Вторая визитка совсем загадочная. Клэр в первый раз видит такую старую карточку, потускневшую и помятую, еще времен работы Дина на первой студии, «Двадцатый век Фокс». Клэр удивленно читает название должности. Пиар? Майкл начинал с пиара? Сколько же лет назад это было?
Нет, ей-богу, если бы Дэрил не прислал идиотские эсэмэски, не потребовал курицу и порнодиск, она бы послала этих ребят к черту. Сказала бы, что в пятницу вечером не подает. А может, это и есть Знамение? Может, один из них… Так, ну ладно. Клэр отпирает дверь и просит потеряшек еще раз представиться. Ага, растрепанные бакенбарды – Шейн. Пучеглазик – Паскаль.
– Проходите в переговорку, пожалуйста, – приглашает она обоих.
Они садятся под плакатами блокбастеров Дина. Времени разводить церемонии у Клэр уже нет. Впервые в истории она проведет прослушивание, не предлагая собеседникам воды.
– Мистер Турси, прошу вас, начинайте.
Старик растерянно оглядывается.
– А мистер Дин… нет? – спрашивает он с сильным акцентом, точно пережевывая и выплевывая каждое слово.
– Боюсь, его сегодня не будет. Вы с ним дружили когда-то?
– Я встречаю его… – Паскаль смотрит на потолок, – в… diciannove sessantadue.
– В шестьдесят втором, – говорит молодой парень. И пожимает плечами в ответ на удивленный взгляд Клэр: – Я год в Италии учился.
Клэр сразу представляет, как Майкл и эта древняя развалина рассекают по Риму шестидесятых в кабриолете, трахают актрисок и пьют граппу. Паскаль Турси, кажется, совсем растерялся.
– Он говорил… если… вам что-то понадобится…
– Ну разумеется, – отвечает Клэр. – Я обещаю непременно рассказать Майклу о вашем сценарии. Начинайте, пожалуйста.
Паскаль щурится, словно никак не может понять, что происходит.
– Я английский… совсем давно…
– С начала, – повторяет Шейн. – L'inizio.
– Один парень… – подсказывает Клэр.
– Женщина, – перебивает Паскаль. – Она приехать в мою деревню, в Порто-Верньона. В… – Он беспомощно оглядывается на Шейна.
– В шестьдесят втором? – переспрашивает Шейн.
– Да. Она… красавица. А я… строить пляж, да? И теннис? – Старик трет лоб, рассказывать ему явно тяжело. – Она… в кино, так?
– Актриса? – подсказывает Шейн.
– Да. – Паскаль задумчиво глядит в пространство.
Клэр смотрит на часы и пытается придать старику ускорение:
– Короче, актриса приезжает в городок и влюбляется в парня, который насыпает пляж?
– Нет, – отвечает Паскаль. – Не в меня… Может, да. Е 'il momento, да? – Он поворачивается к Шейну: – Il momenta che dura per sempre.
– Миг, который длится вечность, – тихонько повторяет Шейн.
– Да, – Паскаль кивает, – вечность.
Клэр зацепило: эти два слова рядом. Миг и вечность. Не то что «KFC» и порно. Она вдруг ужасно раздражается. На себя – за дурацкое пристрастие к романтике и неумение выбирать мужчин. На придурков-сайентологов. На отца за то, что он посмотрел «Завтрак у Тиффани» и бросил их с мамой. Снова на себя – за то, что вернулась в офис. И еще раз на себя, за дурацкий оптимизм. И на Майкла. Чтоб ему провалиться! Вместе с его дебильной работой, визитками, старыми пердунами друзьями, идиотской привычкой отдавать долги и помогать всем, кого он когда-то хоть раз поимел, а имел он все, что движется.
– Она болела, – вздыхает Паскаль.
– Чем? – сердится Клэр. – Волчанкой? Псориазом? Или у нее был рак?
При слове «рак» Паскаль внезапно вздрагивает и бормочет:
– Si. Ma non è cosi semplic…
И тут встревает этот сопляк Шейн:
– Э… Мисс Сильвер, по-моему, он не сценарий рассказывает. – Шейн поворачивается к Паскалю и медленно, с трудом произносит: – Questo е realmente accaduto? Non unfilm?
Старик кивает:
– Si. Sono qui per trovare il suo.
– Ну точно. Это реальная история, – поясняет Шейн. И спрашивает Паскаля: – Non l'ho piu vista da allora? (Паскаль отрицательно качает головой.) Он не видел эту актрису лет пятьдесят. И приехал, чтобы найти ее. – И снова Паскалю: – Il suo поте?
– Ди Морей, – отвечает тот.
Клэр чувствует, как что-то в ее груди вдруг лопается. Цинизм, который она так тщательно в себе культивировала, куда-то испаряется. Напряжение последних дней отступает. Имя актрисы ей ни о чем не говорит, но старик прямо преображается, когда произносит его, словно бы впервые за много лет. Да и в Клэр оно задевает какие-то струны. Как романтично, миг и вечность! Пятьдесят лет ожидания. Пятьдесят лет страданий. Клэр даже кажется, будто это ее страдания, да что там, страдания каждого человека на свете! И вот, наконец, имя произнесено, рана вскрылась и боль выплеснулась наружу. Клэр так потрясена величием момента, что у нее слезы наворачиваются и приходится смотреть в пол, чтобы никто не заметил такого позора. Шейн, кажется, тоже переживает. Имя зависает на минуту посреди комнаты и осенним листом, кружась, тихонько опускается на пол. Итальянец провожает его взглядом. А Клэр ждет, надеется, она все сейчас готова отдать, лишь бы только старик произнес это имя еще раз. Тихонько, чтобы подчеркнуть, какое оно важное, – так часто делают в сценариях. Но старик молчит. Просто смотрит на пол, туда, куда упало имя. И Клэр Сильвер приходит в голову, что она слишком много пересмотрела фильмов.