Гвальфредо улыбнулся:
– И папаша твой платил, а как же. Годовой взнос, ну и так, небольшой налог на проживание иностранцев за каждую ночь. Только мы этот налог с него до сих пор не брали, потому как не думали, что тут бывают иностранцы. – Гвальфредо пожал плечами. – Десять процентов. Ерунда. Многие отели перекладывают этот расход на плечи клиентов.
Паскаль прокашлялся.
– А если я не заплачу?
Гвальфредо тут же перестал улыбаться. Оренцио снова поднял голову и выразительно посмотрел на товарища. Паскаль сложил руки на груди, чтобы не было заметно, как они дрожат.
– Если вы мне покажете документы на этот налог, я с удовольствием его заплачу.
Гвальфредо несколько секунд молчал, потом рассмеялся и обернулся к Пелле:
– Синьор Турси хочет увидеть бумагу!
Пелле медленно шагнул вперед.
– Ну ладно, – Паскалю было ужасно стыдно, что он так легко сдался, – не нужна мне бумага.
Нет бы подождать, пока этот громила хотя бы еще шаг сделает. Надо же, какой он трус! Паскаль оглянулся на окна американки – не заметила ли она его позора.
– Я сейчас вернусь, – сказал он.
Юноша начал взбираться по ступеням обратно в отель. Щеки его пылали, так стыдно ему не было еще никогда. В кухне ждала тетя Валерия. Она явно все видела.
– Tia, – спросил Паскаль, – отец что, правда этому Гвальфредо платил?
Валерия, которая Карло всю жизнь терпеть не могла, только фыркнула:
– Конечно!
Юноша прошел в свою комнату, пересчитал деньги и снова начал спускаться кпристани, по дороге стараясь успокоиться. Когда он вернулся, Гвальфредо и Пелле смотрели на море, а Оренцио сидел на палубе с независимым видом.
Паскаль дрожащей рукой отдал бумажки. Гвальфредо похлопал его по щеке, как маленького ребенка:
– Мы вернемся позже и поговорим с ней. Тогда и решим, сколько ты нам должен.
Паскаль снова покраснел от злости, но промолчал. Гости вернулись на яхту, Оренцио отчалил, так и не взглянув Паскалю в глаза. Мотор несколько секунд покашлял, но потом все-таки завелся, и яхта с урчанием пошла вдоль берега в обратном направлении.
Паскаль сидел на пороге гостиницы и переживал. Рыбаки сегодня ночью все ушли в море, надеясь при свете полной луны выловить как можно больше рыбы. Паскаль прислонился спиной к перилам, которые недавно соорудил на крыльце, закурил и начал перебирать в памяти детали разговора с Гвальфредо и Пелле. Он как раз воображал, как смело он мог бы им ответить («Вот твои деньги, а теперь засунь свой длинный язык приятелю в грязную жопу, Гвальфредо»), когда пружины входной двери тихонько скрипнули. Юноша обернулся. Рядом с ним стояла она – прекрасная американка в узких черных брюках и белом свитере. Прямые светло-каштановые волосы рассыпались по плечам. В руках у нее была пачка машинописных листов.
– Можно я с вами посижу? – спросила девушка.
– Да, мне будет честь, – ответил Паскаль. – Вам лучше, нет?
– Спасибо, гораздо лучше. Просто надо было поспать. Можно?..
Американка протянула руку, и Паскаль даже сначала не понял, чего она хочет. Наконец до него дошло. Он порылся в карманах, нащупал сигареты и протянул одну девушке. Зажег спичку. Слава богу, руки больше не дрожали.
– Спасибо, что говорите со мной по-английски, – сказала американка. – По-итальянски у меня не очень получается.
Она прислонилась к перилам и глубоко затянулась.
– Ох! Как мне этого не хватало! – Она повертела в пальцах сигарету. – Крепкие!
– Испанские, – ответил Паскаль. Больше говорить было не о чем. Наконец он придумал: – Скажите, вы правда сюда ехать, в Порто-Верньона? Не Портовенере? Не Портофино?
– Нет, сюда. У меня тут назначена встреча. Это он так решил. Надеюсь, он завтра приедет. Я слышала, городок у вас очень тихий? И уединенный?
– Да! – энергично закивал Паскаль, дав себе зарок посмотреть значение слова «уединенный» в отцовском словаре. Он очень надеялся, что оно переводится как «романтичный».
– Ой, совсем забыла! Я это у себя в комнате нашла, на письменном столе.
Девушка протянула Паскалю пачку бумаги. «Улыбка небес», – было написано на титульном листе. Первая глава романа, над которым работал здесь второй и единственный до сих пор американец, постоялец отеля, писатель Алвис Бендер. Каждый год он привозил с собой пишущую машинку, пачку бумаги и две недели пьянствовал, а иногда писал. Он оставил копию первой главы Паскалю и его отцу, хотя им нелегко было разобрать английский текст.
– Кусок книги, да? – сказал Паскаль. – Американец. Писатель. Он приезжий к нам. Каждый год.