— Я просила твою мать не звонить тебе.
— Знаю, но она поступила по-своему и, согласись, заслуживает за это благодарности.
— Разумеется, — кивнула Кэтрин и слегка улыбнулась. — Как жаль, что на тебе места живого нет — тебя даже поцеловать нельзя!
— А ты попробуй, — предложил он.
Через час они поужинали, а затем Колин продемонстрировал ей на полу у камина, что такой мужчина, как он, даже со сломанными ребрами способен творить чудеса.
На следующее утро Кэтрин отчетливо поняла: нет больше причин для того, чтобы продлевать агонию расставания. Колин уже все для себя мог решить, и если до сих пор не сделал ей предложения, то надо просто уезжать — и чем скорее, тем лучше.
Она встала еще до восхода солнца, надела джинсы, голубую рубашку и пошла искать Колина. Он сидел за кухонным столом и при виде ее сразу встал.
— А я думал, что сумел выйти из спальни, не разбудив тебя.
— Я больше не хочу спать. Сейчас я пойду в душ, а затем начну собираться.
В его глазах что-то блеснуло, но он сдержался и лишь кивнул.
— Чего хочешь — сока или кофе?
— Сока, — сухо ответила она, вспомнив, как осторожно и упоенно они вчера занимались любовью, стараясь не повредить его сломанные ребра. Волосы Колина были связаны кожаной лентой, открывая лицо, на котором повсюду темнели синяки. И все равно, даже таким им нельзя было не восхищаться!
Повернув голову, он заметил ее изучающий взгляд, но ничего не сказал. Внезапно он поставил кувшин на стол, подошел к Кэтрин и обнял ее за талию. Они страстно поцеловались, но затем она вырвалась. По выражению его глаз нельзя было понять, о чем он думает, и все же она чувствовала, что в его душе происходит какая-то борьба. Ну почему он так упорно противится зову своего сердца?
Кэтрин села за стол и принялась завтракать, едва сдерживая слезы. Она любила этого дикого и странного человека с каменным сердцем! Вымыв посуду, она направилась к телефону. Заказав билет до Сан-Франциско на полдень сегодняшнего дня, она повернулась к Колину, который молча и сумрачно следил за ней.
— Я нашла подходящий рейс, — объявила она. — В десять минут первого, из Оклахома-Сити, с остановкой в Финиксе.
— Но зачем, ведь теперь тебе ничто не угрожает? — Он снова подошел и обнял ее. — О Боже, как же я боюсь тебя потерять!
Он увлек ее на кровать, и они еще целый час — мучительно-сладостный час! — занимались любовью. В момент самых яростных содроганий, когда они действовали в унисон, становясь единым целым, она теряла контроль над собой и выкрикивала откровенные признания:
— Колин, я люблю тебя и всегда буду любить!
Кэтрин словно попала в какой-то порочный круг — отдавала ему свое сердце и при этом теряла его навеки. В момент оргазма она яростно прижималась к нему, пытаясь соединиться с ним как можно теснее...
— Я буду скучать по тебе, — была его первая фраза, когда они успокоились. Но ведь она-то ждала от него совсем других слов!
Ну, скажи, скажи мне, чтобы я осталась! — мысленно умоляла она, поглаживая его голову и спину. Скажи это, Колин!
По он промолчал, и ей не оставалось ничего другого, как встать с постели и отправиться в душ.
В девять утра они заехали к его родителям, взяли Эмилию и попрощались.
По дороге в аэропорт Кэтрин впала в какое-то оцепенение. Она просто не знала, о чем еще говорить. Она безумно любит этого человека — и теряет его навсегда. А он упорно не хочет признаться ей в своих чувствах, хотя сжимает руль с такой силой, что белеют костяшки разбитых во вчерашней драке пальцев, да молча играет желваками. Его темные глаза пылают каким-то дьявольским огнем. Кэтрин хотелось крикнуть ему в лицо: «Остановись и подумай о том, что мы делаем!» — но, поневоле заражаясь его упрямством, она только яростно кусала губы.
И вот они уже стоят возле стойки билетного контроля. Колин целует ее и прощается, берет на руки Эмилию и нежно прижимает к себе. Кэтрин видит, как по его темной щеке медленно ползет слеза, и изо всех сил пытается не расплакаться. Ну что за упрямый осел, почему он так мучает их обоих?
Колин с трудом выпускает девочку из объятий и передает ее Кэтрин. И вот она уже идет по коридору, направляясь к взлетной полосе. Распущенные рыжие волосы развеваются на ветру, а Эмилия прислонилась к плечу матери и смотрит назад, на него. Он хотел броситься за ними и вернуть — но не мог сделать ни шагу, словно прирос к месту. Еще минута — и они окончательно скроются из виду, а ему, с его разбитым сердцем, придется вернуться к проклятой пустоте.