Здесь нам представлена политическая история, обзор деятельности государственных, общественных и иных учреждений, их выдающихся руководителей, важнейших политических и общенародных событий; немало говорится о культуре, быте и нравах и даже о церковных делах, но лишь постольку, поскольку эти дела имеют отношение к делам политическим. В таких событиях и учреждениях, конечно, отражается жизнь Народа, но все же — это не история жизни его Души непосредственно. С другой стороны мы имеем ряд обобщающих трудов по истории Русской Церкви (митрополит Макарий (Булгаков), архиепископ Филарет (Гумилевский), Карташов, Тальберг, Русак). Они сообщают нам очень важные сведения об истории церковных учреждений событий церковной жизни, выдающихся деятелей и святых Русской Церкви, затрагивая и события политические постольку, поскольку они имеют отношение к Церкви. Но всё это именно история Православной Христианской Церкви на Русской Земле, в Русском народе, но не история самого народа, как церковной общины! Хотя, безусловно, жизнь последней в такой истории во многом отражается и выражается. Механическое соединение данных политической и церковной истории могло бы дать более полную картину, но из нее все равно ускользнуло бы нечто главное, — та самая Душа, которая нематериальна и потому не ясно, как её «уловить». К тому же (и это в высшей степени важно!) до сих пор не найден «ключ» к пониманию исторического процесса. Процесс этот до сих пор представляется неким потоком, законы движения которого не установлены, где научному изучению поддаются отдельные фрагменты; причудливо плывущие в общем хаосе случайностей. Попытки осмыслить историю, как закономерный процесс, конечно, предпринимались. Тот же наш Карамзин рассматривал жизнь государства Российского с точки зрения западноевропейских (масонских, в основе своей) представлений, как некую эволюцию форм государственно-политического бытия, от низших к высшим. Это ошибка. Теперь уже многие знают, что эволюции, в общем не существует, хотя развитие от низшего к высшему может быть у отдельных объектов общего. Соловьёв руководствовался философией Гегеля (влиятельной в его время), где «саморазвитие» политической «идеи» представлялось тоже как бы эволюционным. Так что при всех явных симпатиях Соловьёва к отдельным лицам и событиям древности, у него в целом получалось, что все, что было у нас до Петра I — это как бы «низшее», подготовительное, погружённое в невежество и непросвещенность, а подлинный «свет» просвещения и культуры воссиял нам, русским, из Европы, в которую Пётр «прорубил окно»...
Самая напористая, мощная попытка представить историю как закономерный, строго детерминированный процесс, была сделана марксизмом. Но марксизм исходил из заведомо ложных (безбожных) позиций и в прокрустово ложе его надуманных схем исторический материал в большей и важнейшей части своей просто не укладывался; марксистам-историкам приходилось его постоянно «обрезать», невероятно искажать и уродовать. Иные, разуверившись после всех этих опытов, стали даже утверждать, что в истории вообще нет никаких законов и искать их безсмысленно. Так или иначе, выходит, что наука, не знающая законов бытия своего основного объекта изучения, наукой, в строгом смысле, признана быть не может.
Не здесь ли главная причина того, что мы по сей день не можем представить себе обшей картины нашей родной истории? Всегда ли так было? Нет. В древности, вплоть до XVII века включительно, русские летописцы (и их читатели) отлично и правильно представляли себе историю Русской Земли, как сочетание Промысла Божия и свободной воли людей (правителей, народа). Отсюда, хронограф (летопись) — и, по сей день самый лучший учебник истории! Он учит нас главному, — верному представлению о том, что духовное состояние народа, объединенного в Общину православных, Народа-Церкви, и колебания этого состояния определяют в очень многом развитие и характер внешних политических и церковных событий. Как в жизни человека, его глубинное духовное сердце руководит внешними эмоциями, направлением мыслей, поступками. Но летописи не всем доступны и к тому же доводят нас только до конца XVII-го столетия. Дальнейшее как бы вручается нам: смотрите и разбирайтесь сами!