— О чем ты только думаешь? — снова сердито спросила мать, не обращая никакого внимания на Аннабеллу. — Уже два часа, бедняжке необходимо вздремнуть. Быстренько собери свои картинки и позволь Аннабелле отдохнуть.
— Я больше не нуждаюсь в дневном отдыхе, — сказала Аннабелла, поднимаясь из-за стола. На ее щеках был румянец, а в глазах — воинственные искорки. И тут перед Майлсом вновь мелькнула та женщина, на которой он женился.
Его мать повернулась к Аннабелле:
— Возможно, тебе действительно так кажется, но все-таки еще нельзя перенапрягаться. Я видела, как и более здоровые женщины погибали после болезни, когда они пытались делать слишком много и слишком рано, а ведь ты, Бог свидетель, совсем не крепкая женщина, моя дорогая.
Аннабелла недоуменно взглянула на Элис:
— Неужели доктор сказал вам что-то такое, чего не сказал мне?
— Он посоветовал нам продолжать заботиться о тебе, — сказала Элис, — и именно это я пытаюсь делать.
На лице Аннабеллы появилось озадаченное выражение, она побледнела, кивнула, повернулась и быстро вышла из комнаты. За ней последовала Камилла, выглядевшая испуганной.
Майлс стоял неподвижно.
— Что еще доктор сказал тебе? — мягко спросил он свою мать, когда они остались одни. — Должно быть, он сказал что-то такое, о чем не сказал мне. Потому что во время нашего последнего разговора доктор сказал, что он доволен ее прогрессом. Которому, я полагаю, ты только что помешала.
Лицо его матери вытянулось.
— О Боже, — сказала она. — Я совсем не хотела… Я только хотела убедиться… Боже мой! Ты думаешь, я встревожила ее? Я сейчас пойду и скажу…
Он остановил ее, коснувшись плеча:
— Не надо. Я думаю, что сегодня ты сказала уже достаточно. Я хочу еще раз спросить тебя: доктор сказал тебе что-то, что мне следует знать?
— Нет, только то, что он сказал тебе. — Она посмотрела на сына, и глаза ее увлажнились. — Я поняла, в чем дело. Ну конечно. Она ведь совсем взрослая, и мне не следовало придираться к ней. Но я так привыкла проявлять материнскую заботу.
Майлс молчал. Он не мог припомнить, чтобы она проявляла материнскую заботу о нем. Это делали няньки и гувернантки. Когда он был маленьким, она была идолом — красивой, обожаемой, но далекой и холодной. Когда она все же обращала на него внимание, он считал, что эта утонченная, приятно пахнущая, улыбающаяся дама удостаивает его особой чести, тратя на него свое время.
Когда он подрос, мать уже играла роль любящей жены при своем новом муже. Это отнимало у нее большую часть времени. Майлс не препятствовал ей в этом, о чем теперь сожалел. Когда он вновь вернулся в Англию, то обнаружил, что она изменилась, вся ее ослепительная красота исчезла, была растрачена на мерзавца, который беззастенчиво использовал ее деньги, имя и внешность. Это было нечто большее, чем старение — седина не была заметна в ее светлых волосах, а улыбки оставили лишь маленькие обворожительные морщинки. Но кожа смялась, как использованная салфетка, и теперь Элис редко улыбалась; ее некогда светящиеся глаза стали безжизненными и утомленными. Майлс, когда позволял себе смотреть на нее беспристрастным взглядом, каждый раз заново поражался этому.
В данный момент она была одно сплошное рыдание. Когда она плакала, Майлс видел в ней одновременно и ту прежнюю красавицу, и нынешнее несчастное и увядшее создание. Это заставляло его чувствовать себя чудовищем.
— Пожалуйста, не плачь, — сказал он беспомощно.
Она высморкалась, потом подняла голову и расправила узенькие плечи. Его охватила жалость при виде этой попытки демонстрации силы духа, которой, как он знал, у нее уже не было.
— Я перееду в дом, который оставил мне твой отец, мне следовало это сделать в тот момент, когда ты вернулся со своей женой, — сказала она решительно. — Там много лет уже никто не жил, дом весь в паутине и плесени, а на чердаке свили гнезда совы. Но его можно привести в порядок за несколько дней. Конечно, Камилла и Бернард останутся здесь, и мне придется постоянно ездить туда-сюда… или им следует переехать вместе со мной?
— Здесь дюжина свободных комнат, мама, — сказал он устало. — И нет никакой необходимости, чтобы кто-то куда-то переезжал.
— Тогда я постараюсь не попадаться на глаза Аннабелле и не вмешиваться в ваши дела.
— И в этом нет никакой необходимости. Просто перестань суетиться и беспокоиться, потому что твое беспокойство передается ей.
— Очень хорошо, — сказала она с кокетливой улыбкой, напомнившей ему прежние времена. — Тогда я буду продолжать беспокоиться только о тебе.
Он засмеялся, но лишь от того, что она явно рассчитывала на подобную реакцию.
— Вы великолепно выглядите, — произнес Майлс, когда он увидел Аннабеллу.
Она вздохнула с облегчением. Он не лгал. Он мог изменить выражение своего лица, но за несколько прошедших недель она научилась читать правду в его глазах. Это была способность больного человека, которую она развила в себе в то время, когда не доверяла словам. Сейчас она видела, что его голубые глаза-льдинки были согреты настоящим восхищением. Аннабелла торжествовала.
Она собиралась всего лишь на сельский бал, но одевалась дольше, чем когда ей предстоял первый выход в свет. Аннабелла закружилась перед мужем.
— Вам нравятся мои волосы? — спросила она. Он засмеялся:
— А разве они видны? Весьма находчиво!
Ее волосы закрывал голубой атласный ток — модная французская шляпка, украшенная искусственными голубыми цветами. Отдельные иссиня-черные завитки виднелись на лбу и над ушами. Они были пришиты к шляпке — она все-таки нашла применение одному из тех париков, которые так и не смогла носить. Шляпка очень подходила к ее платью — голубому, украшенному цветами на длинных, с буфами, рукавах и кайме подола.
Аннабелла была охвачена возбуждением и радостным ликованием. Ей казалось, что она выглядит почти как прежде. Да, она еще слишком худа, и ее кожа не восстановила свою кремовую чистоту и свежесть, но, как ей казалось, она выглядела прекрасно, гораздо лучше, чем рассчитывала выглядеть.
— У меня, может, и неплохой вид, — сказала она самодовольно, — но посмотрите на себя. Вы выглядите великолепно даже для Лондона.
Он пожал плечами, не принимая всерьез ее комплимент.
— Я одет как положено. Вы, наверное, думали, что сельский помещик не может рассчитывать на что-то приличное.
— Нет, — сказала она. — Именно сельский помещик и может.
Они обменялись улыбками. Но она подумала, что он действительно выглядит великолепно. Вечерний костюм прекрасно сидел на его атлетической фигуре. Бриджи цвета буйволовой кожи обтягивали его мускулистые икры, и ему не нужны были подкладки под белые чулки. Его широкие плечи выгодно подчеркивал плотно сидящий сюртук, шейный платок был повязан по-модному. Каштановые завитки волос были коротко острижены и зачесаны вперед. Он выглядел очень мужественно и в то же время элегантно. Она с гордостью взяла его под руку, чтобы спуститься в холл и присоединиться к остальной компании.
— А теперь посмотрите на главную знаменитость этого вечера, — сказала Аннабелла, когда к ним присоединилась Камилла.
— Браво! — одобрительно воскликнул Майлс. Камилла покраснела.
— Ну спасибо, — сказала она и ухмыльнулась. — Я и в самом деле выгляжу восхитительно, не так ли?
Она была одета в белое платье с прозрачной накидкой из золотистого шелка, высокая талия была охвачена кушаком темно-желтого шелка. Ее наряд скрывал недостатки фигуры и подчеркивал достоинства. Золотые цветы, вплетенные в ее локоны, оживляли лицо и оттеняли сияющие карие глаза. Но и без этих цветов она бы сияла, сознавая, что выглядит великолепно.
— Очень неплохо, — сказал Бернард, и сам полностью преобразившийся. Он гордо оглядел себя, вновь одобрительно оценив свой ярко-голубой сюртук, темно-лиловый жилет и желтые панталоны. Вернее, попытался оглядеть себя, поскольку воротник сорочки был так высок, а шейный платок оказался завязан так туго, что Бернард едва мог повернуть голову.
— Мы все выглядим великолепно, — согласилась их матушка. На ней было платье из тонкой фиолетовой ткани и темно-лиловый тюрбан, прекрасно сочетающийся с платьем. — Но нам пора ехать. Мы с Камиллой поедем в экипаже вместе с Бернардом. Аннабелла и Майлс могут взять карету поменьше. Она теплее.