Полулежа на полу и едва сдерживаясь, чтобы не застонать от боли в боку, Александра подняла глаза на Нико. Он стоял над ней, широко расставив ноги, и криво усмехался. Гримаса злобы исказила его лицо, и теперь его нельзя было назвать красивым. Александру чуть не вырвало от гадливого отвращения.
Раз так, решила она, будем играть по твоим правилам.
– Умоляю вас, – начала она со всей покорностью, какую сумела изобразить, – заклинаю вас всем святым, позвольте мне обнять сына. На одну минуту. А потом я сделаю все что вы прикажете. Все.
Он наклонился и рывком поднял Александру с пола, чуть не вырвав ей руки.
В гостиной он пинком оттолкнул ее от себя. Александра огляделась.
Повсюду лежало оружие – на кушетке, на полу, на картонных коробках. Еще на кушетке лежал большой белый сверток, который можно было принять за упаковку ветоши – если бы он вдруг не шевельнулся.
У Александры замерло сердце.
– Трип! – закричала она и бросилась к нему, рыдая от счастья и ужаса. – Боже мой, Трип!
Сейчас он был таким маленьким, таким жалким. Все его лицо было залеплено клейкой лентой – удивительно, как он еще мог дышать. Александра видела только огромные умоляющие глаза.
Александра принялась торопливо развязывать узлы грязного белого халата и рвать их ногтями. Трип отчаянно замычал и попытался высвободить руку, чтобы содрать с лица душившую его пленку.
– Какое зверство, – не удержавшись, бросила она Нико. Нащупав липкий край, Александра потянула за него. К ленте присохли белокурые волосы, и у Трипа из глаз брызнули слезы, однако он не издал ни звука.
Он бросился ей на грудь. Александра прижала его к себе, снова и снова целуя детское личико.
– Мамочка, они поранили мою няню. Убили. – Только сейчас Трип заплакал. Он сжал в объятиях мать с невероятной силой, какую трудно было угадать в шестилетнем ребенке.
– Что? Маленький мой, не может быть!
– Они ее ударили ножом, у нее потекла кровь. Вот этот дядька, – Трип показал пальцем на Нико.
У Александры сердце ушло в пятки. Она подняла глаза. Нико возвышался над ними.
– Хочу пить, – прошептал Трип.
– Ох, милый...
– Дай попить, – повторил он.
– Заткни ему рот, дамочка, или я сам его заткну, – угрожающе рявкнул Нико.
Трип сразу замолчал. У Александры все внутри похолодело, когда она подумала, что пережил ее сын за эти дни.
Нико сказал:
– Будешь делать то, что я скажу. У меня стоит машина...
Его перебил телефонный звонок.
Александра заметила, как он побледнел. Видимо, предчувствие подсказало ему, что это дурной знак.
Телефон не умолкал. Нико выругался и снял трубку.
Дверь открыл итальянец с прокуренными желтыми зубами.
– Ты Кокс?
– Да.
В квартире были только мужчины. Одни дежурили у окон, стараясь, чтобы их не было видно из-за штор, другие беспокойно расхаживали взад-вперед, третьи расположились в кухне и заряжали винтовки. Кто-то негромко разговаривал по телефону.
У Ричарда упало сердце. Он до последнего момента надеялся, что они удовлетворятся пуленепробиваемыми жилетами.
– Сэм Провенцо, – представился пожилой итальянец, подходя к нему. Ричард узнал его: фотографию старика не раз публиковали газеты, писавшие об организованной преступности. Впрочем, в жизни Провенцо выглядел иначе: у него было странно-плоское, недоброе лицо, которое могло бы показаться равнодушным, если бы не глаза – быстрые, гневные, с покрасневшими веками.
– Ричард Кокс.
Хотя правая рука Сэма была забинтована, он сжал руку Ричарда, словно клещами. Ричард ответил ему тем же.
– Это Мэри-Ли Уайлд, – кивнул он в ее сторону.
– Пусть посидит в спальне, – распорядился Провенцо. – В конце коридора. Шторы не поднимать. Capisce? Там для нее найдется дело. Для женских рук.
Ричард не стал уточнять, что имеет в виду Сэм. Он легонько подтолкнул Мэри-Ли к двери в коридор.
К ее чести, она безропотно повиновалась. Ричард повернулся к Провенцо.
– Что сейчас происходит? Прошу вас, введите меня в курс.
Старик заговорил бесстрастно, как будто речь шла о постороннем человеке.
– Во-первых, у него в квартире – на другой стороне улицы, этажом ниже, слева – склад оружия. Вплоть до пулеметов. Это его хобби.
– Так. – Краска отхлынула с лица Ричарда.
– Он может продержаться хоть целый год. Но, думаю, мы отобьем у него такую охоту.
Ричард сглотнул слюну.
– Моя жена у него? А ребенок?
– По нашим сведениям, да. Мой сын, Нико, stupido. Глупец. – Губы Провенцо изогнулись в подобии усмешки. – Он расхаживает у окна. Кажется, мы видели и ее. Он провел ее к себе, минуя вестибюль. Как именно – мы не знаем.
Ричарда охватило острое чувство вины. Чем обернется его сделка с Бернстайном?
– Каков план действий? – спросил Ричард, заметив, что стоящий у окна мужчина прилаживает к винтовке глушитель. – Надеюсь, вы не собираетесь... О Боже, именно это вы и собираетесь сделать.
– Когда он снова подойдет к окну, мы его уберем, – ответил Провенцо. – Этот квартал принадлежит моей семье, так? Жильцы знают об этом. Они настроены к нам лояльно.
– Но стрелять нельзя! – в отчаянии выкрикнул Ричард. – Помилуй Бог, Провенцо, там же моя жена с ребенком!
Провенцо веско сказал:
– Мы знаем. Но двое моих людей воевали во Вьетнаме. Один из них снайпер. Достаточно будет одного выстрела. Мой сын – бешеный пес. Он опасен.
Ричард умолк. Он вторгся в мир, о котором мало что знал. Теперь Александра и Трип могут дорого заплатить за его безрассудство.
– Провенцо, нельзя ли туда позвонить? Поговорить с Нико?
– Можно. Мы только что связались с ним. Он отказывается отпустить bambino.
– Прикажите ему позвать к телефону Александру.
– Что?
– Прошу вас, – Ричард не знал, как убедить старика. – Скажите ему... Скажите, что мне надо поговорить с ней о выкупе. Скажите что угодно, лишь бы он позвал ее к телефону. Нужно предупредить ее, чтобы она не подходила к окнам. Я должен научить ее, как себя вести, чтобы не попасть под пули.
Мэри-Ли была крайне раздосадована, что ее выставили. Она уныло брела по коридору туда, куда ей указали.
Переступив порог спальни, она не стала зажигать свет, боясь, что станет легкой мишенью.
Вдруг до нее донесся душераздирающий стон. Мэри-Ли посмотрела под ноги. Спальню освещала лишь полоска света из коридора. Глаза Мэри-Ли в полумраке не сразу различили фигуру, скорчившуюся на полу.
Джетта.
Мэри-Ли не верила своим глазам. Она пришла в панику.
– Не надо, – бредила Джетта. – Нико, не надо... – Она забормотала что-то нечленораздельное.
Мэри-Ли опустилась на колени и почувствовала липкую влагу. Ковер пропитался кровью.
Она обвела глазами комнату, которая скорее напоминала офис, чем спальню. Обнаружив небольшую настольную лампу, она поставила ее на пол и осторожно щелкнула выключателем.
Конус света упал на безжизненное тело ее подруги. Она лежала ничком. Розовая блузка была забрызгана кровью. Страшная прореха на лопатке говорила о том, что она тяжело ранена. Туфли она где-то потеряла. Из правой ноги сочилась кровь.
Опять раздался стон.
– Джетта! – Мэри-Ли, содрогаясь, нащупала на ней короткую нижнюю юбку, отделанную тонким кружевом, с усилием стянула ее и разорвала на полосы.
Когда она неумело пыталась перевязать рану, Джетта оглушительно закричала от боли. Мэри-Ли в ужасе отпрянула.
– Джетта? Что с тобой?
– Стрелял в меня, – хрипло прошептала Джетта. – Нико. Бросил чем-то. О... больно.
– Но почему? Что ему ударило в голову? – Мэри-Ли даже сейчас оставалась журналисткой до мозга костей. Ей самой сделалось неловко.
– На... улице... не слушал... – Джетта глубоко вздохнула и опять потеряла сознание.
Потрясенная, Мэри-Ли вышла из спальни и заспешила назад по коридору. Сэм Провенцо стоял в кольце своих приближенных, которые о чем-то жарко спорили.
– Послушайте, – обратилась Мэри-Ли к плотному человеку, оказавшемуся у входа. – Там женщина... К ней нужно вызвать врача.