Меня сказанное поразило в самое сердце: несколько дней назад я сам предложил схему убийства, которое любая полиция посчитает несчастным случаем. И это практически точка в точку произошло с бароном. Что это? Случайность или же Суён помогла своему мужу покинуть сей бренный мир, воспользовавшись моей идеей убийства? Голова от всего этого шла кругом.
— Вот оно! — воскликнула Рика, — Фань Суён укокошила супруга, воспользовавшись любезно предоставленной информацией. Интересно, она специально предложила тот спор, чтобы вызнать способ поскорее овдоветь, или же удачный случай подсказал ей путь?
— Не знаю, — ответил Вил, — да и сам Сюро вряд ли мог однозначно ответить на ваш вопрос. Однако ж совпадение, отнюдь, не случайно. Здесь бедный господин Сюро описывает свои терзания, бросавшие его от надежды на случайность в пучину отчаяния от осознания, что любимая женщина сотворила такое.
Следующая закладка с жирным восклицательным знаком подводила к кульминации событий.
Она была совершенно спокойна и отстранённо-холодна всю церемонию, — писал Сюро, — её белоснежные одежды лишь подчёркивали необычайную красоту. Гроб усопшего стоял на возвышении, а портрет барона, на нём он выглядел ещё полным сил импозантным мужчиной, окружали букеты из белых лилий. От благовоний начинало ощутимо мутить. Я поправил траурную, белую же, повязку на руке и заставил себя приблизиться, дабы выразить соболезнование. Вся наша миссия получила приглашения на тончайшей рисовой бумаге. Белоснежный цвет бумаги указывал, что господин Фань ещё не перешагнул свой восьмидесятилетний рубеж. В этом случае бумага была бы розовая. Вот уж не думал, что все теоретические культурные сведения о Делящей небо, коими во множестве была заполнена моя голова, окажутся полезными. Мне пришлось консультировать соотечественников, как именно подобает вести себя на похоронах, и напомнить, что категорически запрещено надевать хотя бы что-то красного цвета. В Делящей небо красный — цвет жизни. Белый — смерти.
Суён взглянула на меня абсолютно сухими глазами и достоинством приняла пустые, соответствующие случаю слова соболезнований. Я же вглядывался в дорогие черты и пытался увидеть хоть что-то, что убедило бы меня в её невиновности.
Суён чопорно поклонилась и шепнула одно слово: «Жди».
Я бросил взгляд на усопшего, его лицо было безмятежно-спокойно, а на груди блестела нитка крупного жемчуга, что должна была освещать ему путь в загробном мире. «Ты сам умер, решив внезапно исполнить супружеский долг, или же сок розовых колокольчиков наперстянки помог тебе расстаться с жизнью»? — бормотал я про себя, прощаясь с бароном Фанем. В гробу лежали его вещи: очки, молитвенные чётки, фарфоровая чашка, явно его любимая. А также сложенные из бумаги символы его вещей: дома, лошадей, платьев. В ногах стояла зажжённая свеча и примостилась кучка золотых монет на белом же шнурке. Сбоку лежала артанская трубка с длинным мундштуком. Барон Фань был готов отправиться в своё последнее путешествие.
Она пришла, как всегда, в половине первого. Бросилась мне на шею, принялась исступлённо целовать лоб, щёки, нос, её руки зарылись в мои волосы. Я ответил на поцелуи и отстранился.
— Су, — сказал я, собираясь с мыслями.
— Что, любимый? — она вынула из сумочки бутылку своего любимого ежевичного вина, — в чём дело? Ты такой озабоченный. Проблемы на службе?
Я покачал головой. Любые проблемы на службе показались бы мне ничтожными по сравнению с теми мыслями, что не давали мне покоя весь сегодняшний день.
— Ты убила своего мужа? — спросил я.
Она выронила бутылку из рук, и раздался звон разбитого стекла, и тёмное, практически чернильно-фиолетовое вино разлилось по полу.
— Да, — растерянно ответила Суён, — я помогла свершиться тому, что должно было произойти раньше или позже. Вэй был стар и болен. Он отошёл в мир иной на вершине блаженства, что в этом плохого? Зато теперь ничто не стоит между нами, — она порывисто обняла меня.