круги:
– Я жив… Что же было? Погоня? Да, точно. – Юноша ухмыльнулся. – Чародеи
лишь приложили меня жезлом, неслабо вышло. Даже сознание потерял. Неужто
такая погоня из-за ветхой книжонки и пылящегося под колпаком лазурита?
Торопиться было некуда – опасность миновала и вдоволь выспавшийся
Авенир принялся восстанавливать в памяти прошлую жизнь. В Академии вставали
до рассвета, выполняли хозяйственную работу и отправлялись на учебные ветви.
Дисциплин – великое множество, в каждой школе – особые предметы. В сознании, ещё замутнённом, но вполне человеческом, проплывают образы прошлого, складываются в одну нестройную картину.
Когда Авениру исполнилось шесть, отец отдал – а может, продал? – его
забредшему в селение чародею. Была ли жива мать? Её он вспомнить не мог.
Чародей оказался одним из верховных ясновидцев Академии – таинственной
обители на краю Первой земли, за отрогами Железных Гор. Авенира определили в
ветвь Летаа – сложнейшее направление, преподаваемое в Великой Башне. И
скучнейшее. Остальные даги – так называется первая ступень посвящения -
осваивали магическую защиту, ставили гремучие, огненные и каменные плети, метали в чучела разноцветными шарами. Ну а воспитанники Башни под
неустанным бдением старцев вгрызались в горы пергамента и зубрили витиеватые
схемы. Отдыхали на софистике и ясновидении. Полеты мыслей, первопричины
решений осваивались в замудреных беседах, вопросах, ломающих логику, историях
со смыслом.
Первую ступень осваивали за семь-восемь лет, после экзамена ученик
становился вектиром. За стенами Академии тоже есть свои вектиры, но это лишь
название целителей и философов. Вектир Академии кроме истории и целительства
приступал к изучению алхимии, симпатии и инженерного дела. А также от
магической защиты, плетей и шаров переходил к углубленному изучению
атакующей магии.
Но не воспитанники Великой Башни. Эти оставались в дагах на десять-
двенадцать лет, зато осваивали вторую ступень за год, вместо привычных трёх, и
сразу получали браслет мейстера с изумрудом, вместо агатового кольца триноя.
Суть последних четырех ступеней хранилась в тайне и открывалась лишь особо
даровитым мейстерам.
Он задержался в дагах на девять лет. Ему предстоял экзамен – турнир на
Синем Плато, в котором из трехсот состязающихся всего сотня допускалась к
посвящению. Остальные весь следующий вит подсобничали – собирали травы, кристаллы, заготовляли материалы для магических приспособлений – волшебного
зелья, посохов, свитков – и прочей утвари. Они могли учиться дальше, но
чародействовать до сдачи экзамена настрого запрещалось. Авенир так
разволновался, что напрочь позабыл все заклинания, не сумев произнести перед
комиссией ничего удобовразумительного. Он стал подсобником и застрял в дагах
ещё на два года – пусть даже учителя и убеждали выйти на Плато. Новоиспеченный
волхв не тратил времени на разговоры, будучи погружен в мысли о родителях, судьбе, смысле бытия.
Он злился, что всё решили за него – частенько подумывал о побеге, но дальше
мечтаний дело не шло. По слухам не то, что проникнуть – даже найти Академию
сложно. Беглецы гибли в горах, теряли разум. Да и что там, в мире? Неизвестность
пугала.
Однажды чаровник увлекся этой ветхой книгой. Читать здесь не запрещали, даже наоборот – поощряли интерес к молчаливым мудрецам… Ветхий томик
скучал в библиотеке на полке доисторического письма – первых попыток человека
найти себе покровителя. В книге описываловь одно божество, Шаадай, в переводе
– Древний, Единый, Высший. Когда кто-нибудь хотел сказать о прописной истине
или бессмыслице, так и говорил «в уставе древнего писано». Высший не требовал
беспрекословного подчинения – а это ведь неотъемлемая часть каждого бога.
Странно, как мог человек придумать себе такого покровителя?
Каждый поклоняться своему богу. Воины – Акрону или Морриган, крестьяне
– Гроумиту, воры и торговцы – Форту (его еще кличут Тунием) и так далее. Даже
примитивные зеленокожие агги, хоть и чтили одного Шаара, но никогда не
приписывали ему слабостей. Бог должен явить свое могущество, призвать к
жертве, наделить силой… А этот человеческих жертв не требовал – значит, сильно
человека любил. Так ведь деревенскому пню понятно, что любовь – это слабость и
божество не может любить человека – только жалеть, как глупое и увечное