Авенир удивленно посмотрел на Буденгая:
- Зачем удобрения, если самобранка есть? Поесть-то всегда готово?
Мужик поперхнулся, непонимающе уставился на волхва:
- Ты что? Это первые пару недель вкусно. А потом... Э-э-х. Саморощенное завсегда лучше колдовского.
Из сеней вышла Миланья, высокая полная женщина. Черные как смоль волосы, повязаны в узел, глубокие горящие глаза цвета дубовой коры, загорелая кожа и пухлые поджатые губы. Увидела Буденгая, всплеснула руками:
- Ты что же это наделал, хрыч старый? Ты почто все помои сожрал? Свиней-то теперь кормить нечем, ленивый обжора!
Миланья, сыпя ругательствами, как бывалый наемник в разгар битвы, исчезла в стайке. Буденгай нисколько не смутившись, кивнул гостям:
- Пожалуйте в умывальню, мужи. А то прет так, что и у хрюшек хвосты колом становятся. У меня здесь чистота. Зверушку оставьте в стойле, накормим.
Вошли в терем. Изнутри он казался еще больше. Стены, пол, потолок покрыты просмоленным красным деревом, возле печи в ониксовой подставке горит лучина. В помещении пусто - крепенький стол, три табурета, да скамья возле стены. Справа и слева прилажены двери. Хозяин повел в левую. Та открылась без скрипа, железные петли смазаны жиром до черноты. За дверью оказалась треугольная темная комнатушка с витой лестницей, ведущей вниз. В каменном подвале жарко, стоят кадки, черпаки, в углу на жаровне краснеют гладкие булыжники. Рядом, в бочонке с водой отмачивается березовый веник.
Буденгай парил знатно, изо всех сил. Сначала подлил ковша три, из жаровни с треском повалил пар. Авенир сжал зубы, горячая волна охватила, щипая тело. Пармен, охнув, лег, прижался к камням на полу - хоть и теплые, но остужают. Марх улыбался, Корво раскраснелся, как малина в цвету. Пышный хозяин достал с полки короб, в руке белела горсть грубой соли:
- Ну-ка молодцы! Каждому по горсти и втирайте, только с глазами осторожней. Соль с Великой Горы, укрепляет дух и наполняет мощью. Да заодно грязь разъедает.
Волхв не удержался, лизнул ладонь. Во рту защипало, едкие огоньки обожгли глотку, нос засвербило, прошибло слезы.
«Надо бы с собой прихватить. С ней даже мантикорятина за говядину сойдет».
После соли Буденгай заставил каждого окатиться студеной водой и уложил всех по лавкам. Вода из подземного источника обожгла, на миг стало легче, но жар нахлынул снова, и сердце задолбило по-прежнему - громко, часто, гулко. Веник хлестал гостей без жалости, оставляя на спине, ногах, шее красные полосы. Старая кожа слезала уродливыми серыми лоскутьями, под нею проглядывала новая - пышущая огнем, крепкая и толстая. Соль, окатывание и веник сменялись еще пяток раз, после чего седой хозяин с прытью горного тура погнал путников наверх в опочивальню. В светлой комнате стояли восемь топчанов - простых широких скамеек, на каждой из которых накрыт плед и удобная взбитая подушка. Герои, едва успев возлечь, погрузились в крепкий богатырский сон.
***
Разбудил мужчин аромат яств. Четверка вышла во двор. На столе пыхали жаром свиные биточки, на овальных тарелках лежала соленая рыба, отварная картошка, покрытый инеем холодец переливался на утреннем солнце.
- Жалуйте к трапезе, мужи. Продрыхли почти сутки.
Буденгай ждал, пока ложки не начали подниматься медленнее, внимательно рассматривал мужчин. Когда герои наелись, раздвинул в улыбке маслянистые губы:
- С какого перепою решились идти на проклятого короля?
Марх опустил ложку с похлебкой:
- Чего ты решил, что мы в капище подались?
Мужик хохотнул:
- А что, заблудились? Или на природу вышли свежей золой подышать? - помолчал, уже серьезно добавил, - Не вы первые. Каждые пятнадцать-тридцать дней кто-нибудь да проходит. Одних привечаю, других прогоняю. Но пока еще никто не воротился.
Авенир хмыкнул. Пармен толкнул волхва в бок:
- Ты чего?
- Представил, сколько мальчонка из таверны получает, ежели с каждой компании по монете. Это же озолотиться можно.
Нир перевел внимание на Буденгая:
- Говоришь, сложим там головы?
Здоровяк отер платком губы, натужно вздохнул:
- Я ничего не рек о смерти. Худая с косой - да разве ее кто-то боиться? Она лишь поводырь в неземное царство - достойным указывает путь в Пиреи, нечестивцев бросает к Азмодаю на пир. Проклятым стать намного хуже. Жизнь не заканчивается в положенный срок и душа стенает, не получив должного воздаяния.
Пармен вздрогнул, вспомнив о семье Фемиста. Каждое полнолуние к ним возвращается плоть, уже сгнившая за долгие годы. А тлеть еще до конца мира!
Марх обгладывал жареного цыпленка - с усилием проглотил большой кусок, ободрав горло, кашлянул: