Выбрать главу

В туннель ворвался холодный кисловато-затхлый воздух. Голова закружилась, сердце забилось чаще. Волхв с цыганом воспрянули, потащили быстрее. Внезано опора под ногами исчезла. Мир перевернулся, посох вдавился в спину так, что Авенир взвыл от боли. Дыхание сперло, волхв даже испугался, что умирает. Потом все же пробилось, легкие с хрипом принялись хватать воздух, из глаз крупными каплями побежали слезы. Чаровник приподнялся, увидел неподалеку Пармена. Тот уже вытащил из норы Марха, укладывал, подпихивал куски дерна под голову и спину, чтобы лежалось удобнее. Цыган обернулся, прошептал:

- Нир, Буденгай с Корво не вернутся. Турмы разрыли проход, уже идут за нами, чую, как дрожит земля. Унтц-Гаки уводит их в сторону, потом засыплет туннель и вернется.

Волхв осмотрелся. Они оказались в просторной подземной пещере, на узенькой полоске суши. За ними отвесная стена переходила в блестящий от влаги потолок, с которого свисали гигантские каменные сосульки. Перед ними плескалась мутная вода, от которой исходило мягкое зеленоватое свечение. Подземное озерце исчезало в плотном тумане. Берег на несколько шагов погружался в воду, потом поверхность резко чернела - начиналась глубина.

- Что засмотрелись, обалдуи?

- Марх!

Тарсянин пробовал повернуться, но пробитое плечо раздалось дикими судорогами, сабельщик едва удержался, чтобы не взвыть от боли. Выдавил кривую улыбку:

- Может, рекрут использует свои фокусы, чтобы спасти жизнь соратнику? А то воспалится еще.

Авенир, спохватившись, кинулся к Марху. Тронул пояс - в закутье лежали целебные травы и мази. Всыпал порцию, сабельщик поморщился - уж больно горькие. Когда смазывал раны, тарсянин костерил всех предков, богов и демонов. Мазь с шипением впитывалась, шарики пены катались по коже, оставляя липкие желтые коврики. Спустя час раны покрылись корками. Тарсянин отправил Пармена за хворостом, сам пошел искать живность, годную для пищи. Авениру наказал стеречь скарб, дабы не растащили - воры даже в огненном Енноме найдутся.

Вернулся, волоча по песку змею. Удав крупный, тело в коричневатых волнистых линиях и зеленых пятнах. Другой рукой тащил корягу. На пятаке уже трещал и дымно смолил костерок, жарились нанизанные на прутья пауки, волхв выудил уродливую белую рыбину. Цыган присматривал за ужином, или может обедом - здесь не было ясно, Авенир крутил в руках свиток. Сабельщик молча кинул полоза Пармену, сел на мокрый песок и безразлично уставился в туманную даль.

Змея получилась вкусной. Жареное мясо лоснилось от жира, таяло во рту с легкой горчинкой. Пауков Марх не захотел, мол - ядовиты. Пармен успокаивал, такие крупные жрут яйца и падаль, а ядовитые только мелкие и то - не тронут, если не тревожить, но сабельщик был непреклонен. Остатки змеи и рыбу аккуратно собрали, упаковали в котомки.

Пармен с печалью произнес:

- Буденгай и Корво погибли.

Тарсянин кивнул:

- Да, знатная была битва. О них будут слагать песни, матери станут называть детей их именами, ибо эти герои освободили турмов от проклятия. Нам-то осталась самая мелочь - укатать Зуритая. Тогда проклятие не вернется.

Авенир задумчиво прорек:

-Нам еще разговорить его предстоит, выведать про Царство. Это потяжелее, чем укатать. Слава Высшему, мы живы и почти целы.

Пламя костра успокаивало, где-то вдалеке капало, после тяжелой битвы и сытной пищи оставалось делать только одно.

***

Когда проснулись, от костра осталась лишь зола. Муравит лежал, зарывшись в песок, вытащив на поверхность лишь голову. Унтц-Гаки смотрел черными блестящими глазами на исчезавшую в тумане водную гладь, щетинки на морде подрагивали - то ли от прохлады, то ли от страха. Авенир, поеживаясь, занялся разведением огня. Выудил из кармана огниво, положил трут, но искры высечь не удалось. Вздохнув, взял посох, слегка щелкнул пальцами. На хворосте затанцевали оранжевые, синие, зеленые язычки. Ветки недовольно затрещали, разгоняя скопившуюся сырость. Волхв достал рыбу, насадил на вертел.

Цыган с сабельщиком, учуяв пусть и болотистый, но все же мясной аромат, открыли глаза. Марх осторожно приподнялся, осмотревшись, встал. Ухомячив свой кусок рыбины, тарсянин довольно улегся, начал точить кинжал: