***
Авенир брел по подземелью. Прямо в стенах были вырыты норы, вместо дверей узкие дыры с решетками. Из недр истошно вопили, сорванные голоса хрипели, сипели, отказываясь повиноваться своим хозяевам. Где-то рядом плакал ребенок, верещал так, что по телу шла дрожь. Волхв оставил позади арку, вышел в широкую комнату. Освещали пыточную факелы - масло коптило, гарь хоть и уходила в отводы, но лицо и руки все равно быстро покрылись сажей. По обеим сторонам находились орудия истязания.
На изогнутом посередке столе лежала женщина, в рот впихнута трубка. Истязатели заливали в жертву мерзкую, отвратительно пахнущую жидкость. Глаза мученицы вытаращены, голова и конечности зажаты тисками. Живот раздуло, как у беременной, сил дергаться не было. Рядом на дыбе пытали подростка - мучители закручивали валики, веревки до синевы затянуты на лодыжках и запястьях. Шипы вонзались в плоть, от растяжения разрывало кожу. Супротив стонала, привязанная к колесу жертва. Круг медленно вращался, попеременно - то ноги, то голова погружались в вонючее варево. Изверги касались тела человека тонким лезвием, из едва заметных ран мелкими каплями вытекала густая кровь. Раскаленным прутом они прижигали рану, зубчатым молотом дробили пальцы на руках и ногах, кололи бока длинными черными иглами. Неподалеку бредил прикованный к стене мужчина, ниже колен вместо ног болтались рваные лохмотья плоти, от ран по бедрам расползалось воспаление.
Авенир замер. В глазах вспыхнули искры негодования, лазурит в обруче засветился синевой. Тихо спросил истязателя:
- За что они страдают?
Крупный мужчина в блестящей маске с клювом захохотал:
- Они? Это отвергшие жизнь в любом ее проявлении, недостойные звания человека. Женщина убила свое дитя, решив, что ей важнее сохранить независимость и красоту, услаждаясь ласками любовников. Парень на дыбе когда-то дергал собак за хвосты, да издевался над животными. Вон тот в колесе истязал людей оброком и обманывал крестьян. Безногий бегал к чужой жене, прелюбодейка мучится в одной из камер.
Голос волхва дрогнул:
- И им предстоит вечно испытывать страдания?
Изверг оскалился:
- Царство Азмодая - царство справедливости. Вечной справедливости. Каждый человек достоин пытки, лишь немногие удостаиваются смерти или казни. Наказание предлежит за все - поступки, слова, даже мысли. И никто не избежит кары. Иди, чужак, мне надобно работать, а то сам попаду на дыбу.
Волхв миновал камеру. В душе сумбур, мысли разбегаются в разные стороны. В Академии они изучали божественные кары, проклятия и порчи. Изучали и трактаты Зену - о бытии царства мертвых. Праведники, не удостоенные божественной милости живут в шеоле - тихое место. Не Пирейский сад конечно, но все же. Те же, кто прогневил богов, попадают на разные ступени Азмодайского царства - смотря, как и что совершил. Существуют разные наказания - за прелюбодеяние, измену, убийство - даже обжорство и лень. Волхв никак не мог понять - почему одни боги осуждают убийство, насилие и похоть, а другие, наоборот, поощряют. Согласно Книге, Высший действия и даже помыслы осуждал. А если вылетит случаем? Мыслишка, словцо крепкое? Да и убивать приходится, нехотя, но все же. Акудник коснулся лазурита - надо будет потом помыслить, раз боги между собой разобраться не могут, чего уж нам, людям.
Мимо мелькали насаженные на кол, где-то бедных разрывали на куски зверье, перемазанные одичалые люди дрались друг с другом, кусались и вопили. Волхв заметил, что под ногами вместо багряной земли лежат штабелями иссохшие трупы. Тропинка - ее Авенир видел постоянно, - уперлась в каменный дом, дверей не было, простой открытый вход. Волхв вошел. Изнутри все выглядело как хуннский саат-шатер, странно знакомые шкуры, расписанные красилом. Возле стены раскинулось роскошное лежбище, устланное шелками, от тканей шел освежающий аромат. Ужасные видения сразу утихли, стерлись, исчезли из памяти. На подушках спала молодая девушка, алая туника лентами спадала с шеи до колен, волосы собраны в хвост, на лбу обруч с рубинами. Легкие наполнились свежестью, тело - силою. Акудник присмотрелся и обомлел - на ложе находилась избранница, с которой он провел лишь одну короткую ночь и теперь его сердце навсегда принадлежало ей.