Демон хватал Марха, но тот был скользок как угорь (пригодилось Тангирово масло). Ригур набросился на воина, сумел придавить. Когтистые лапы мелькали стремительно, градом обрушиваясь на сабельщика. Тарсянин сопротивлялся, глаза засветились яростью, боль куда-то исчезла и он, даже не пытаясь защищаться от ударов, просто бил не глядя.
Схватился за шею твари.
Глаза едва открывались, задыхаясь под навалившимся чудовищем, Марх нащупал что-то твердое. Чувствуя прилив сил, сделал рывок и... опрокинул монстра наземь.
Теперь он прижимал к холодным камням врага, руки сжимали рукоять ятагана, черное лезвие лежало на шее демона. Существо под ним взвыло. Воин чувствовал, как ярость заполняет тело - пелена затуманивала взор, в навершье рукояти зловеще сиял рубин.
Его сила станет моей... Я стану величайшим воином мира... Демон будет служить мне...
Воин смотрел на слабо сопротивлявшегося бледного полного мужчину. Душу рвало на части. Навязчивый голос шептал: «Убей. Останови проклятье. Подчини демона своей воле».
В воздухе просвистело.
Авенир, выбежав из укрытия, накинул петлю на руки тарсянина и пинком выбил ятаган.
Сила сабельщика испарилась, тело задрожало.
Голос внутри шептал «убей... смертные не смеют... воспользуйся силой». Марх мотнул головой, смахнул наваждение, посмотрел на поверженного врага.
Под ним дергался истерзанный Тангир, жалобно стонал. Сабельщик наотмашь ударил связанными руками.
- Это тебе за Верею.
***
Юноша для сохранности, связал лосиными жилами обоих, всыпал в глотки перетертый огнецвет. Пока раны затягивались, обвязал жилами и ручку ятагана.
Тарсянин гневно выругался:
- Отпусти меня. Я в здравом уме. Ты не говорил, что свяжешь меня.
- Ты тоже не говорил о Тангире. Заночуем в хибаре, а утром освобожу. Так безопаснее для всех. На ятагане проклятие, пока не снимем, буду начеку.
Не обращая внимания на ругань Марха и стоны купца, Авенир затащил их в полуразрушенный сенник. Ятаган обернул для верности в сукно, и схоронил в тайничке. Присел, глотнул из фляги травного настоя. По лицу тек пот, дышалось тяжело - весили мужчины немало, а тащить надо осторожно, мимо раскиданных шипов, стараясь не поранить - все ж отпускать утром придется.
- Эх, ну и ночка. Лягу, пожалуй, у входа. Так вернее будет.
***
Утром, глазея на кровавые следы, к хибаре стеклась толпа. Перешептывались, спорили, выжидали.
Вздрогнули от неожиданности - старые петли сарая не выдержали удара - дверь с грохотом рухнула на камни. Вышли трое - один больше другого.
Первый невысокий, но крепко сбит, оголен до пояса, смуглый торс блестит от пота. На теле виднеются свежие царапины, ссадины, лицо в синяках, глаза мутные, как бывает от приправленного вина.
Молодому досталось меньше всего - ни царапины. Он бледен, пошатывается, глаза красные, невыспанные.
Третьим был местный купец, угрюм и молчалив. В портках, без сапогов, за поясок вывалилось внушительное брюшко. Весь в мелких, как от сухого можжевельника, порезах, на левом боку несколько шрамов и ссадины, и багровеет пятно в пол-лица. Марх с ухмылкой глянул на площадь. Все плато покрыто черными сгустками крови, валяются обломки сабли, разбросаны кинжалы.
Заметил, что за ночь шипы и клинки, ранящие одержимого, проржавели.
- Ей богу, порешил. Точно говорю...
Из толпы, с трудом перебирая ногами выпал Кривдын.
- Не иначе, сила богов с тобой. Ох, спас то нас...
- Сталь твоя никудышная.
Марх ухмыльнулся:
- Говорил ведь, не пей. Поглянь-ка на поляну. Я того демона едва твоими сувенирами погладил - сразу истлели. Пришлось голыми руками за шкирку хватать и аки пацана несмышленого ремнем по мягким местам охаживать. Благо, малец с купцом на подмогу пришли.
Кузнец ошарашено пялился на троицу - то на купца, то на юношу, то на воина.
- Да я... да голову на отсечение даю... Пить - ни в жисть.
- Хватит с тебя два серебряка за усердие. Долг, все-таки.
Марх рявкнул на зевак, голос стал грубым, злым.
- А теперь - разошлись все. Собрались, аки суслики после зимы.
Толпа молниеносно поредела. Сабельщик обернулся к Тангиру:
- Поведешь нас к колдуну, у которого камушек увел. Да не вздумай юлить, не то все узнают, какой на самом деле из тебя благодетель общества.
Глава 11. Хижина
Узенькая тропка исчезала в глубине чащи. Вековые деревья упирались верхушками в небо, солнечные лучи пробивались с трудом, оборванные и побледневшие. Слева предупреждающе ухнул филин, суетливо просеменил горностай. В глаза лезла листва, тонкие веточки царапали по щекам. Муравит то и дело недовольно мотал желто-зеленой головой - смахивал налипшую паутину, слизывал длинным тонким языком-змейкой назойливых гусениц и жучков.