– Откуда такие вести? Мы были в соглядатайстве у хуннов, а нас к вероломам
причислили?
– Знаем мы такое соглядатайство. Пойманный убийца раскрыл планы кагана.
Вы его шпионы. Записки обнаружили. Тиннейри лично допрашивал. Приказал не
впускать и не убивать… без причины. Велел передать пожитки. А теперь
убирайтесь к своему хозяину. Хан всегда кинет кость своим шакалам.
Засвистело. С высоты камнем рухнул сверток. В нем было несколько одежд, пара клинков и небольшой сверток с медяками. В землю впилась еще одна стрела, предупреждая, что разговор окончен. Путникам не оставалось ничего другого, как
только собрать скарб и развернуться. Отойдя на несколько верст, разбили лагерь в
ближайшем леске.
Юноша задыхался от обиды. Костяшки пальцев побелели, кулаки сжаты, на
глазах навернулись слезы. Марх безразлично, будто того и ожидал, пожал плечами:
– Стоило предугадать такой ход. Я никогда особо не нравился Тиннейри, да и
воеводы не жаловали. Это еще милостиво. Или у кагана убьют, потеряв с десятка
три хуннов, или так по миру пустят. Жаль только оружейню, много там у меня
добра было. Видать и стражи в тюках порылись. Как еще медяки не нашли?
– А меня-то за что? – парень справился с накатившими чувствами.
– Вестимо, – тарсянин присел, аккуратно извлек из грунта стрелы, – если я
шакал, то ты мой щенок. Чего зыркаешь? Не зря же тебя столько муштровал.
Воин с силой потер переносицу – юноше показалось, что у того глаза
повлажнели. Взгромоздились на мулов. До Авенира донеслось тихое бормотание.
– Печально. Такая коллекция. Всю жизнь собирал.
Вечерело. Авенир в одиночку ушел на охоту, оставив сабельщика
присматривать за пожитками. Марх согласился без лишних споров – надо дать
парню развеяться. А то за один квест потерять и «любовь» и службу – это много.
Ему то что – цейхгауз, конечно, жалко, но на долю мужчины и не такое сваливалось
– не пропадет. Хочешь – молитвы читать может, а захочет – в наемники подастся.
Для такого только два пути – или грешить убийством, или грехи замаливать.
Парень вернулся, когда солнечный свет сменился загадочным сиянием лун.
Тащил, запыхавшись, косулю. Пот катился градом, весь перемазанный, аки боровой
лешак с бодуна. Марх помог разделать, насадил на вертел толстые куски. Через
час, уже позабыв про случившееся, мужчины вовсю уплетали ароматное мясо.
– Ты то, рекрут, чем займешься? Все, свободная жизнь пришла.
Авенир оторвался от жареной ноги, утер перемазанное жиром лицо. Вспомнил
разговор со старухой, таверну. Прожевал кусок:
– А, Бадучен его знает. Или кто бы там ни был. В деревню не пойду, спокойная
жизнь не по мне – это точно. Буду скитаться. Лекарем стану, волхвом, акудником.
Может чародейству какому обучусь, если наставника найду.
– Пойдем со мной. В одном селении жил колдун, старый, правда. Тебе для
начала сгодиться. Да и я друга повидаю.
На пепелище догорало последнее поленце. Марх затоптал огонь. Мулов и
муравита (юноша наспех соорудил перевязь) привязали к кольям и улеглись спать.
Разбудило сабельщика невнятное бурчание. Тарсянин, морщась от назойливых
солнечных лучей, обозрел местность. Чаровник сидел под деревцем, теребил
лазурит. Мулы паслись неподалеку, муравит нежился на солнышке, длиннющий
розовый язык метко хватал мух, шмелей, стрекоз. Марх разжег костер, достал
лепешки и мясо. Когда юноша подошел, завтрак был готов.
– Кому молился?
– Не знаю.
– Это как так?
Авенир взял жареный кусок, тронул бровь.
– У меня трактат древний, там про первого бога сказано. Вот ему и молюсь.
– Нирому что ли?
– Нет, Нирома признавали мидасы. А тот, который в трактате, он… до всего
был. Создал все вообще. И… отличается от всех богов, о которых я слышал. Там
говориться, что мы, ну… в общем, как дети его, а он – отец и учитель. Его народ
обладает силой повелевать природой, а природа даже магии поддается с трудом.
– А, ты о Высшем.
Авенир кинул взгляд на Марха. Надбровные дуги поднялись, дыхание стало
чаще.
– Да, наверное. А что ты знаешь об этом?
– Немногое. Высшего еще называют Творцом, он могущественен, но не
проявляет своих сил без особой причины. Может быть, в этом есть особая
мудрость, но популярности явно не прибавляет. Поэтому его забыли, обратившись
к… более «отзывчивым» богам. Этому же богу поклоняются в монастыре Элхои, в
горах над Турманским царством.
– Есть какой-то способ узнать его волю?
Воин молча дожевал пай, встал, гребанул сапогом землю на почти затухшие
угли:
– Пора отправляться, пока Тиннейри не сменил милость на гнев и не послал за
нами ловчих.
Солнце палило нещадно. Путники оголились до пояса, оставили лишь портки.
Юноша искоса рассматривал на спине Марха кривые белесые полосы. От плеча до
тыла проходили кривые дороги шрамов. Еще было много мелких и тонких, как
будто соломинок накидали. На лопатке черыми линиями располагался Велесов
круг – видимо, метка монастыря. Крупные соленые капли, стекая со лба, заливали
глаза, мешали зреть – приходилось смахивать их ладонью, и все равно терпеть
зудное щипание. Каждый порыв ветра обдавал жаром, как из печи кузнеца, дышали
медленно, через тряпицу, стараясь не обжечь легкие. Смочили в ближайшем
ручейке повязки, замотали головы. Через часа три пути за холмами показались
домики. Проплывали мимо поля ржи – спелые колосья набухли, согнулись под
тяжестью зерен. Еще неделя и начнется жатва. Было на удивление тихо – ни
крестьян в поле, ни девиц-хохотушек. Не было и детей. Даже собаки не выли. Куда
все исчезли, думал Авенир. Может на ярмарку подались? Али циркачи приехали. А
что, даже собаки на такое соберутся – где люд, там и еда.
В самом селении было поживей. Да уж и не селение, а почти городок
небольшой. Несколько домов стояло из камня, по дорогам проезжали повозки с
товарами, стояли лавки. Путники спешились.
В нос ударил резкий запах пряностей, рыбы, сластей. Шли по базарному ряду.
Он сильно отличался от тех рынков, что были в Глинтлее. Как-то тихо все, нет
гвалта, беготни. Потянулись лотки с кожей и оружием. Марх подошел к кузнецу, крупному нескладному детине с грубыми, черными от сажи руками, лысому и с
пышными рыжими усами:
– Как имя тебе, железняк?
Мужик исподлобья посмотрел на окликнувшего. Хотел было послать на корм
свиньям, но заприметив шрамы, решил не пытать судьбу.
– Кривдын меня кличут. Тебе чего – меч купить хочешь, али кинжал? Есть и
кольчужки-легковески с щитками.
– Отчего у вас, как в могиле, тихо? Баб что ли увели?
– Жреца три дня тому в храме убили. Зарезали. Он последний, кто проклятие
сдерживал, а теперь все. – Кривдын провел большим пальцем по шее. – Еще и обе
луны полными через два дня станут, точно все преставимся. Нечисть то в
полнолуние совсем безудержная. Купцы, да кто из помещиков позажиточней -
выехали все.
– А ты чего остался?
– А куда мне? Кузню не брошу, да и от Ригура не уйдешь. Этот одержимый
каждого рожденного в этом селе убивает. Ладамир – жрец держал проклятье
несколько лет, теперь эта тварь в ярости всех задерет.
Марх посуровел. Демон в человеческом теле, еще и в полнолунье… Обезумев
от крови, за ночь вырежет всю деревню, потом и до других доберется. Наклонился
к кузнецу поближе, с опаской – предосторожность будет не лишней.
– Где дом Тангира?
– А, купца. Вот – детина ткнул обрубком пальца – по дороге прямо идите и там, за площадью каменная хата в три роста. Шли бы вы отседова, головы не сносить.
– За два дня мы от демона далеко не сбежим. А без жреца вашего и ночи не
протянем. Читать умеешь?
Кривдын покраснел, презрительно пыхнул:
– Да я ж кузнец. Мне то и без грамоты! Я две зимы к лекарю ходил, склады