Авенир кивнул:
– Отчасти. Но они могут контролировать свое перевоплощение, или, хотя бы устойчиво перекидываются в одного зверя. А дожи – нет. Да и обличье они могут поменять только от очень большого потрясения – войны, насилия… страха. И если арпейн перекидывается в… красивого зверя, то дожи – что на душе, то и на теле. А от насилия, предательства, войн в душе красоты немного, сам понимаешь.
Староста возразил:
– Но в этих краях последнюю сотню лет ничего не случалось. Все тихо-мирно. И тут – такое несчастье. Боги прокляли нас.
– Реджекет, я знаю о богах больше, чем ты знаешь о своей жене, поместье и этих краях. Боги проклинают лишь тех, кто заслужил проклятие. Этот мальчик принимает обличье пса из мира инодушных, существ, отличающихся от нас. Его лапы покрыты струпьями. Знает ли хозяин этого дома, что это за символы? А ты, Марх?
Тарсянин подпалил трубку:
– Пес в моей культуре – символ подчинения, служения. Лапы, ноги – свобода и сила.
Волхв улыбнулся и посмотрел на побледневшего мужчину:
– А мир инодушных указывает на смерть, нарушение древних канонов. До тринадцати лет ребенок освобожден от закона. Но его родители – нет. Вот и получается – мальчик был рожден вне закона и провел часть жизни в несвободе, заключении рядом со смертью. А знаете, что самое страшное?
Сабельщик посуровел, затянул вонючую гарь, тихо процедил:
– После своей тринадцатой весны он начнет мстить.
Деревянный меч больно ударил по плечу, описал полукруг и плашмя прилег на запястье. Авенир вскрикнул, онемевшие пальцы выронили тренировочный посох. Марх легко обошел чаровника, царапнул тупым острием по мягкому месту:
– И вот, сир Хилей лишился драгоценных филей!
Волхв закусил губу, потерев ушибы, сжал оружие. Вторую неделю тарсянин морил его тренировками. Вставали до солнца, ложились после заката. Сабельщик настоял, чтобы они покинули дом Реджекета и раскинули лагерь неподалеку в лесной чащобе. Ели в основном зайцев и мелкую птицу, запивая родниковой водой. Марх заставлял есть почти сырое мясо, на то, что у волхва болел живот, не обращал внимания – мол, желудок станет крепче, и вообще сил надо набираться. Неделю назад с мужиками на охоте завалили лося. Им досталась нога – жесткая и жилистая. Одну часть добавили в похлебово, другой кусок завялили. Оставшуюся сочную часть сабельщик закопал и достал позавчера. Мясо подпрело, воняло тухлятиной, но тарсянин заставлял есть – понемногу, по крупинке, с каждым разом увеличивая количество. Внутренности болеть перестали, хотя появилась другая проблема – днище выносило по-страшному.
На этот раз ели пойманного Авениром лисенка. Руки волхва горели от ссадин и укусов, ноги сбиты об камни, лицо в царапинах от еловых лап. Зверек был хитрым и изворотливым, Нир охотился за ним несколько часов, а когда все же поймал, то встретил яростный отпор.
Марх позволил хорошо прожарить мясо, помог омыть раны и перевязал их лечебными травками.
– Зачем надо ловить зверя вживую? Разве нельзя было подстрелить из лука? И зачем столько тренировок? Я и так почти стал калекой.
Тарсянин ухмыльнулся:
– Вот скоро я тебя отправлю зайцев ловить. Не всякий человек добудет лису, но и лиса добудет не всякого зайца. Они изворотливы, постоянно петляют, а если схватишь – смотри, чтобы лапами под дых не дали.
Авенир с негодованием зрел на сабельщика. Тот развел руками:
– Неужто устал? Ты думаешь, что магам не нужно быть быстрыми и выносливыми? Скорость – это единственное, что может тебя спасти, когда супротив тебя более могучий соперник. Да и что ты будешь делать в землях Фаэлсиргра, где твои чары могут быть бессильны?
– Так мы ведь отправляемся в Веллоэнс!
Марх пожал плечами:
– А крюк делаем через Озеро. До Фаэлсиргра рукой будет подать – может и заскочим в гости. Никогда не знаешь, куда отправит тебя Фортуний. – Сабельщик закинул тюк на плечо. – Пора в деревню. Реджекет сказал, что сегодня бесёнку исполнится тринадцать.
Нир взглянул на соратника, на лице возникло недоумение:
– Ты знаешь, что делать?
– Знаю, – сказал Марх таким тоном, что юноше стало не по себе.
На деревню упал вечер. Потемнело. Небо затянули тяжелые тучи, закат раскрасил их в зловещий багровый цвет.
«Кровь на небе – кровь на земле» – вспомнил Марх древнюю поговорку.
Жители попрятались, накрепко заперев дома на засовы, наблюдали через узенькие смотровые щелки. Реджекет стоял рядом с Авениром, спереди, сжимая ятаган и осматриваясь, насторожился Марх.
На улицу вышел чудовищного облика пес. Дожи показался Авениру в полтора раза крупнее. Под черной гладкой шкурой перекатывались тугие жилы, хребет выпирал из прорех длинными острыми костями. Пылающие огнем глаза неотрывно следили за полноватым Реджекетом, из глотки слышалось глухое рычание, пасть исказилась в дьявольском оскале. Сабельщик крикнул: