– О боже! Все напрасно! – прошептала императрица.
Бросившийся в воду, доплыв до того места, где скрылась голова утопавшего, тоже скрылся под водой. Поверхность ее сравнялась.
– Погиб и этот великодушный, – перекрестилась Екатерина.
Но вот через несколько мгновений на поверхности Днепра показались две головы.
– Я знав, що Харько не втоне, – проговорил один матрос, спуская на воду лодку.
– Эге! Не такий вин козак, щоб втонув, Харька и море не бере, – отозвался и другой матрос.
Харько, действительно, свободно держался на поверхности воды, таща за собой лишившегося сознания утопленника.
– То вин москаля за косу волоче.
– Як бы не коса, давно б, може, раки ловив на дни.
– Або его раки ловили.
– Э! Далеко москалеви до козака, як куцому до зайца.
Это уж спокойно философствовали матросы-хохлы, видя, что в лодку втаскивали утопленника.
– Та вин ще живый, очухается, як горилки дадут.
– Ни першь его треба выдкачувать, щоб Днипро из души выйшов, а тоди й горилки.
Скоро спасенного подняли на борт, где уже ожидали его Рожерсон, лейб-медик императрицы, граф Безбородко и другие.
– Жив ли? – спросила государыня, приближаясь к ним.
– Жив, ваше величество, не извольте беспокоиться, – отвечал Безбородко.
В это время полил дождь, и Нарышкин с Мамоновым увели государыню в каюту.
– А ко мне пришлите спасителя, – обернулась Екатерина, – я должна благодарить его.
Через несколько минут Харько выходил уже из царской каюты сияющий.
– Ну, що, Харьку, як? – спрашивали.
– Дуже хвалили и грошей дали, ось! цилый капшучок, чи то гаманец з гришми, и оцю цацю причепили (он показал на приколотую к груди его медаль). А потим и кажут до якотось генерала: «Захар, пиднесы, щоб вин, ка не простудывся…» Чого не простудывся! Я добре простудывся у Днипри, бо дуже душно було… Той генерал и пиднесли мени такой горильчыны спотыкача, що трохлы очи со лба повылизли, я аж крякнув!.. У та й царыця ж, спасиби ий! Тилько завищо вона нашу Сичь зруйновала! эть!
Глава пятая. «Катря великая»
Дальнейшему путешествию императрицы вполне благоприятствовала прекрасная весенняя погода. Новые прелестные виды, открывавшиеся с обеих берегов Днепра, живописные, то покрытые зеленью, то голые перспективы безбрежной дали, чудный, мягкий, ласкающий воздух, все это умиротворяющим образом действовало на душу Екатерины и на ее блестящую свиту. Ничего подобного она не ожидала, покидая Петербург в мрачные, бессолнечные дни суровой северной зимы.
Как в окружающей природе, так и в царственном поезде жизнь била ключом. Часто флотилия императрицы оглашалась музыкой придворных оркестров, и берега Днепра отражали от своих скал звуки модных, чувствительных пасторалей. На галере царицы то и дело давались спектакли, то комические, то слащаво романтические, сообразно господствовавшему вкусу времени. Послы иностранных держав, сопровождавшие «Семирамиду Севера», наперерыв соперничали в любезности, в остроумии, хотя неугомонный Левушка всех их, даже принца де Линя, превосходил своей неистощимой находчивостью, и только Храповицкий продолжал усердно «потеть» над бумагами.
Наконец 30 апреля под торжественный трезвон церковных колоколов и пушечные выстрелы флотилия Екатерины пристала в Кременчуге к берегу, осененному священными хоругвями и залитому волнующимся морем человеческих голов.
Три дня потом происходили торжества, на славу устроенные Потемкиным и приводившие в неописанное изумление народ.
– Та й розгулявся ж Грицько Нечоса, от разгулявся! – слышались толки на базаре.
– Чого им не гулять!.. А от послухай старого кобзаря, що вин спивае, – говорили другие.
А кобзарь, сидя на пристани, жалобно тянул под свою бандуру:
В это время через базар проходили кормчие с царской флотилии. Они вели на берег новых лоцманов, хорошо знакомых с днепровскими порогами и долженствовавших провести через эти пороги царские галеры. За ними, несколько в стороне, шла молоденькая девушка и украдкой утирала слезы.
– Бидна Катря як убивается, – заметила одна из торговок.
– Чого се вона, титочко? – спросила торговку девочка в возрасте «пидлиточка».
«Пидлиточками» в Малороссии называют девочек-подростков, которые приравниваются в этом случае к птичкам, едва оперившимся и не умеющим еще летать, а способным только немножко «подлетывать»: таких птенчиков тоже называют «пидлиточками».