– Ну, какие же это еще годы! Я почти пятью годами старше тебя, а еще думаю пожить на службе своему народу, – раздумчиво проговорила императрица.
– О государыня! Облагодетельствованный тобою народ твой вымолит тебе у Всевышнего еще сто лет! – как бы с молитвою промолвил ловкий царедворец.
– Однако, друг мой, мы уклонились от дела… Что же твоя русалка? – деловито заговорила императрица.
На лице Нарышкина мгновенно появилось лукавое, но добродушно-лукавое выражение, выражение «шпыня».
– Знаешь, матушка, что про тебя распустил твой Захар? – нарочно принизив голос, спросил он, оглядываясь на дверь, откуда мог бы появиться камердинер государыни.
– А что такое? – улыбнулась Екатерина.
– Сплетни, матушка.
– Не думаю… Разве только хорошие: Захар предан мне.
– А я вот подслушал другое.
– А что?
– Ее, говорит, государыню, хлебом не корми, только дай случай доброе дело сделать.
– Ну, это сплетни не позорные: я вижу только, что и Захар любит меня, как и ты, и оттого преувеличивает мою доброту.
– Так вот, матушка, – продолжал хитрец, – я и припас для тебя вместо хлеба днепровскую русалочку, да такую…
Императрица перебила его.
– Да говори же, в чем дело? – сказала она. – Ты ужасный хитрец! Всегда так сумеешь обставить свою просьбу, что поневоле и заинтересуюсь ею.
– Этого-то, матушка, я и добиваюсь, – начал Нарышкин. – Прохожу я сегодня по базару и вижу, что ведут к Днепру, на твои галеры, новых лоцманов, хорошо изучивших ходы через днепровские пороги и «заборы». Смотрю, а в сторонке за ними русалочка, косы чуть не до пят, личико – херувима, глаза – серафима, идет это Божье создание и горько плачет. «О чем?» – спрашиваю. Не говорит, только пуще плачет. В это время подходит к нам почтенный старичок. Так и так, пане, говорит, это ко мне: у этой девочки, говорит, жениха отнимают. «Кто?» Оказывается, что его на твои галеры, матушка, берут. Оказалось, что это внучка того старичка. Жаль мне стало девочки, так жаль, что я и сказать не умею.
– И ты пришел просить за нее? – спросила императрица.
– Она сама пришла с дедом, матушка.
– А жених ее где?
– Угнали на галеры, государыня.
– Так я хочу видеть и его: стоят ли они друг друга.
– Хоть я и уверен, матушка, что он и мизинца ее не стоит: ей бы быть невестою сказочного царевича, но так как она полюбила его, то, значит, Богу так угодно.
– Хорошо, Лев Александрович, – сказала императрица.
Повеление императрицы тотчас же было исполнено.
Нарышкин при помощи старого казака деда внушил Кат-ре, что она должна смело предстать пред императрицею и не должна закрывать лица рукавом.
– Ведь ты в церкви перед образом не закрываешься, – пояснил Нарышкин понятным, осязательным примером. – Перед Небесною ты стоишь в церкви с открытым лицом, а государыня – царица земная, и перед нею нельзя закрывать лица.
Явился и ее жених, которому тоже внушено было, как держать себя. Но так как при аудиенции должно было находиться лицо, знакомое с малорусским языком, то переводчиком, на всякий случай, явился граф Безбородко, кровный украинец.
Около императрицы находился кроме Безбородко Дмитриев-Мамонов, когда Нарышкин ввел в покои государыни жениха и невесту. Первый, к удивлению всех, вошел свободно, с открытым лицом, смело, красиво. Это был смуглый, мускулистый великан, точно вылитый из бронзы. Висячие черные усы и закинутый на левое ухо смоляной чуб ярко оттеняли его мужественное загорелое лицо. Перед ним невеста казалась прелестным ребенком… Личико ее, смугленькое и нежное, рдело от волнения, а из-под длинных и густых ресниц точно сыпались лучи света, что придавало красавице как будто лукавое выражение, тогда как все внутри ее трепетало от волнения.
– Quelle jolie mine, n'est ce pas? – невольно шепнула Екатерина Мамонову.
– Qui, votre majeste… C'est une charmante petite matine, – тихо отвечал последний.
– Et ce brigand? – указала Екатерина глазами на же-ниха.
– Ma foil Il est ravissant, ce coupetete, – шепнул Мамонов.
Красавец казак, казалось, понял, о чем они говорили, и вытянулся еще картиннее.
Императрица с улыбкой обратилась к его невесте.
– Подойди, дитя, ко мне, не бойся, – ласково сказала она.
Та – ни с места, только послала сноп лучей из-под роскошных ресниц.
– Подойди, тебя зовет государыня, – шепнул неподвижной девушке Нарышкин и, тронув ее за плечо, выдвинул вперед.
– Как тебя зовут, милая? – спросила императрица.
– Катрею, – чуть слышно прошептала юная красавица, которой заранее внушено было, чтобы она непременно отвечала на вопросы государыни.
– Катрею? – казалось, недоумевала императрица.