– Помню, помню, – вспомнила Екатерина этот эпизод. – Так ищут эту стрелу, говоришь?
– Ищут, матушка, преусердно.
– Да для чего она им понадобилась?
– Чтоб пустить ее в Варшаву, в замок королевский, дабы показать Станиславу-Августу, где он потерял свою голову с шапкой.
Екатерина молча погрозила ему пальцем.
В кабинет в это время входил лет сорока мужчина с портфелем под мышкой.
– Граф из бурсы, – чуть слышно шепнул Нарышкин.
То был граф Безбородко. Войдя тихой, неслышной походкой, он низко, но не особенно ловко, по-бурсацки поклонился.
– А! Граф Александр Андреевич! – с ласковой улыбкой встретила его императрица. – Что у тебя?
– Некоторые проекты к двадцать восьмому июня, ваше величество, – отвечал Безбородко.
– А что двадцать восьмого июня? – снова спросила императрица.
– Ай-ай-ай, матушка-государыня! – покачал головой Нарышкин. – Стариться мы начинаем, матушка.
– Как стариться! – не понимала Екатерина. – Я сама знаю, что стара.
– Не в том дело, матушка: двадцать восьмого июня Россия празднует двадцатипятилетие нашего царствования, забыли?
– Ах, Левушка! Вот ты и пристыдил меня, – улыбнулась государыня. – А в самом деле, граф, что нам готовить к двадцать восьмому июня? – обратилась она к Безбородке.
– Тут, ваше величество, все изложено, – отвечал этот последний, кладя на стол папку с бумагами.
– Спасибо, граф, – наклонила голову императрица.
– Ах да, ваше сиятельство, – обратился к Безбородке Нарышкин, – не забудьте приказать, чтобы к двадцатипятилетнему юбилею нашего царствования, славного и грозного, готовы были к императорскому столу и хохлацкие вареники, и галушки с салом, и мандрыки, и пампушки, и «варенухи», и сливянки, и гречаники, как представительство поэтической Украины.
– Усе горазд буде, ваше высокопревосходительство, – брил льстеца хохол-граф. Нарышкин проглотил поднесенное ему хохлом.
В кабинет вошел Храповицкий с «перлюстрацией».
– Готово? – спросила императрица.
– Все готово, ваше величество.
– Есть что-либо важное?
– Не особенно, государыня.
И он отдал несколько «перлюстрированных» писем.
– А! – сказала императрица, пробегая глазами одно письмо. – Польский король пишет графу Сегюру… благодарит за любезность… жалуется, что не приняла от него обеда.
– Ах, государыня, – лукаво заметил Нарышкин, – ведь он хотел показать, что если глупому сыну и не впрок пошло «матернее» наследство (на слове «матернее» он сделал ударение), что если он и потерял камзол, штаны и жилет…
Императрица невольно рассмеялась:
– Это ты Белоруссию и Литву камзолом называешь?
– Точно так, государыня.
– Штаны – Галиция с Краковом?
– Так точно, матушка.
– Ну, понимаю: жилет – это Познань.
– Истинно так, матушка-государыня… Вот он и хотел показать, что хоть и без штанов, а все же король.
– Как король Мадагаскара? – улыбнулась Екатерина.
– Это барон Мориц Анадар Бениовский? Нет, государыня, этот щеголяет в модных французских штанишках кю-лотах.
– Да я говорю о своем предместнике его, короле Радаме, который ходил совсем без штанов, но в треуголке.
– Да, да, матушка, а я говорю о Станиславе-Августе: парень без штанов, только в твоей золотой шапке, а задает обеды, я-де круль ясновенцовый.
Императрица перелистывала уже другие письма.
– Ба! Подтверждается, что «Assemblee des notables» провалилось, а «наше собрание депутатов» вышло на славу, – несколько высокомерно сказала государыня.
«Ох, – говорил про себя старый хохол граф, – чего нам стоило расхлебать эту твою конституционную затею, которою ты пускала пыль в глаза по адресу Вольтера и всея Европы».
После этого Храповицкий подал государыне бумаги.
– Это что? – спросила Екатерина.
– Черновой журнал путешествия вашего величества по Днепру, – отвечал докладчик.
Императрица стала просматривать его.
– А это надо вычеркнуть, – заметила она, глянув на Безбородку, – тут говорится, помните, о том, как в одном месте, на Днепре, прижало к берегу галеру «Днепр»: не вышло бы пустых разглашений и глупых толков.
– Что Днепр прижал своего тезку «Днепра»? – улыбнулся неунывающий Левушка.
– Да, Левушка глупый каламбур, а может облететь всю Европу.
– Впрочем, бывает, матушка, что и тезка тезку прижимает.
– Довольно! – откликнулась в кресле императрица. – Надо показать моим гостям наше приобретение. Князь Григорий Александрович хочет всех нас потешить, покатать по морю на яхте.