И она приказала позвать к себе Потемкина, который вместе с Мамоновым распоряжался украшением на славу яхты.
Потемкин застал государыню на балконе ее временного дворца, выходившего на море. Она хотела освежиться и оставалась в том же утреннем капоте, в каком она только что принимала Нарышкина, графа Безбородку и Храповицкого: это ее всегдашний костюм до «выхода» и до «волочесания».
Она стояла на балконе, внизу которого плескалось море. Морской ветер развевал лопасти ее чепца. Тот же ветер трепал и пряди выбившихся из-под чепца седеющих кос.
– Стареюсь я, Григорий Александрович, – говорила она с грустью, – здоровье уже не то. Часто недомогаю.
– Бог милостив, матушка, – утешал ее Потемкин. – Это путешествие придаст тебе силы.
В дверях, выходивших на балкон, стоял Захар. Лицо его, видимо, выражало недовольство и беспокойство.
– Ты что, Захар? – спросила государыня.
– Что! – недовольным голосом отвечал Захар. – За вами смотри, как за маленькой… А не усмотрел, Захар виноват.
– Да чем я провинилась, Захар? – снова спросила Екатерина.
– А разве не видите, что ветер с моря, долго ли простудиться в легоньком капотишке? А там все скажут, что Захар не усмотрел.
– Кто это все?
– Вся российская держава, вот кто! Захара злодеем назовут.
Заметив улыбку Потемкина, избалованный камердинер начал злиться.
– Извольте идти в комнаты, вот что! – настойчиво заговорил он. – Я вам не позволю губить себя.
– Ах, отстань, Захар! – пожала плечами Екатерина. – Ты мне надоел своею воркотней… Уходи!
Захар, сурово глянув на Потемкина, молча удалился.
Войдя во внутренние покои, так как ветер с моря постоянно свежел, императрица велела камеристке позвать зачем-то Захара. Бросились в его комнату, пустая. Стали искать по всему дворцу, нет Захара… Где он? Что с ним?
Вдруг докладывают, что Захар на гауптвахте, под караулом. Что такое? Как на гауптвахте!.. Кто посадил?.. Никто не знает.
Весть об аресте любимого камердинера императрицы, всесильного Захара, мгновенно разнеслась между приближенными и прочими дворовыми лицами.
Императрица приказала тотчас позвать дежурного по гауптвахте. Тот явился в полной парадной форме.
– Мой камердинер Захар Зотов на гауптвахте? – спросила Екатерина.
– Так точно, ваше императорское величество.
– Кто приказал?
– По высочайшему вашего императорского величества повелению, по именному, ваше величество.
– Как! Я ничего не приказывала.
– Не могу знать, ваше величество, – смутился офицер. – Они приходят ко мне на гауптвахту и говорят: господин офицер! Я прислан на гауптвахту по высочайшему именному повелению… Государыня изволила приказать забить меня в колодки.
– И вы забили?
– Не смел ослушаться именного высочайшего императорского величества повеления.
– Ничего не понимаю.
Менее всех понимал дежурный по гауптвахте офицер.
Все присутствующие стояли в немом изумлении. Только Потемкин и Нарышкин чуть заметно улыбались, да Храповицкий усердно вытирал выступивший на лбу пот.
Екатерина уловила улыбки на лицах Потемкина и Нарышкина, сама догадалась, что Захар «куролесит». Обиженный тем, что его отослали (прогнали как собаку) с балкона за то, что предостерегал от простуды обожаемую им монархиню и ею же избалованный за его беззаветную к ней верность и любовь, он, как капризный ребенок, вздумал «насолить матушке» и велел посадить себя на гауптвахту. К этим его выходкам государыня давно привыкла и покорно иногда выслушивала, как Захар «журил» ее, или, по выражению Нарышкина, «пушил» и «мылил голову» своей самодержице, то за то, что она слишком много работает, то за ее щедрость – «сама себя разоряет». Умный и наблюдательный, Захар притворялся простачком и ворчал.
– Пошлите сейчас ко мне этого сумасброда, – с улыбкой сказала государыня дежурному по гауптвахте офицеру.
Скоро явился и Захар, но без колодок. Он был мрачнее ночи.
– Ты что это вздумал моим именем приказывать? – с притворной строгостью спросила императрица. – Какое ты там на гауптвахте выдумал высочайшее повеление? Кому я приказывала?
– Мне-с, – был хмурый ответ.
– Как тебе?
– Мне известно: ты (Захар говорил Екатерине то «вы», то «ты», смотря по настроению) сказала «пошел вон!». Это и есть высочайшее повеление… Я и пошел на абвахту (с умыслом говорил «абвахта»)… Куда ж больше? Государыня разгневалась на тебя, значит, на абвахту… Я за тебя должен отвечать перед всею российскою державой… Вот у тебя зубки заболят от простуды, кто будет в ответе? Захар! Все Захар! Мне и Марья Саввишна все голову грызет: береги ее, говорит, Захарушка, как зеницу ока… Да! убережешь тебя… А то на: «пошел вон!» Уж лучше ты меня отпусти вчистую… Найди себе лучшего… подлипалу, а я, строгий, тебе не слуга.