Такие страсти рассказывала матушка Сент-Батильд, а девочки, слушая ее, трепетали от ужаса и удовольствия. Еще бы! Такие чудеса! Викарий со свернутой на сторону головой! И досталось же за эту «страшную» историю матушке Сент-Батильд от неумолимой Рошшуар!
Впрочем, не стоит удивляться, что в ту эпоху вера в колдунов и ведьм была уделом монахинь и им подобных. Таинственный Эйттелла занимал такие умы, как знаменитый принц де Линь и герцог Орлеанский. Принц де Линь называет даже этого Эттейлла «великим» (grand Eteilla). Когда этот «колдун», как называет его принц, был в Париже, де Линь приводил к нему герцога Орлеанского; и колдун-шарлатан, не зная в лицо ни принца, ни герцога, предсказывал последнему трон и революцию… Впрочем, тогда это можно было предсказать и без колдовства.
Имя Эттейлла было не что иное, как перестановка букв настоящего имени – Аллиеттэ, который был продавцом картинок и самозванным профессором алгебры.
Но возвратимся к нашей маленькой героине, которая, по крайней мере для нас, гораздо симпатичнее и этого Эттейлла-Аллиеттэ, и кюре из Сент-Эсташа, и викария, аббата Жирона, и даже самой матушки Сент-Батильд, которой госпожа Рошшуар поделом намылила седую голову.
Княжна Елена говорит, что в аббатстве был обычай ежегодно, накануне Святой Екатерины, раздавать пансионеркам «награды» за успехи. Раздавала их обыкновенно какая-нибудь уважаемая замужняя дама. Пансионерки же, каждая, вносили на эти призы по одному луидору. А так как всех пансионерок «голубого» класса было тогда сто шестьдесят две, то и собиралась порядочная сумма. Полагалось по три приза на каждый класс, и распределялись они так: три приза за историю и географию, три – за танцы, три – за музыку и три – за рисование. В этот год раздавала призы герцогиня де ла Валлиер.
«Я, – говорит княжна Елена, – получила первый приз за историю, второй – за танцы. Мадемуазель Шуазель получила первый приз за танцы, второй – за историю. Но так как, в сущности, мы были равных сил, как по истории, так и по танцам, то господин Гюар, профессор истории в нашем аббатстве, и господин Доберваль, первый танцор парижской оперы, как и господин Филипп, преподаватель балета в той же опере, решили наградить нас обеих. Но когда мы получили призы из рук герцогини де ла Валлиер, то госпожа Рошшуар сказала нам, что так как имеется всего один первый приз за историю и за танцы, то мы одинаково заслуживаем их».
В это время в танцах заключался весь интерес и вся сущность жизни нашей маленькой героини. Она танцевала и в аббатстве и вне аббатства в разных аристократических домах на детских вечерах.
И тут же она хвастается (в этом возрасте хвастливость была преобладающей чертой характера Елены):
«И мадемуазель (Луиза-Аделаида Бурбонская Кондэ), и герцогиня Бурбонская являлись на наши балы и так были довольны моими танцами, что всегда спрашивали: когда я танцую? Они дарили мне конфеты».
Елена также принимала участие в домашних спектаклях и опять хвасталась, что, читая одну роль из «Атали», приводила в восторг госпожу Рошшуар.
В аббатстве о-Буа существовал в то время странный обычай. Чтобы торжественнее отпраздновать День святой Екатерины, воспитанницам позволяли брать на этот день все монашеские облачения и должности всех монахинь, начиная от самых низших и кончая высшими, с настоятельницею или аббатисою включительно. Выборы монастырских должностей производились по большинству избирательных голосов.
На этот год игуменьей, или аббатисой, избрана была Елена!
«Для производства выборов нас собрали в зале. Я избрана была аббатисою. Регентшею, или заместительницею своею, я назначила мадемуазель Конфлян – жезлоносицей, мадемуазель де Ведрейль – капелланшей, мадемуазель де Дама, де Мансож, де Шовиньи, де Мортмар и де Пойанн – прислужницами к моей особе. Остальные места распределены были по большинству голосов. Когда это было кончено, мы отправились к госпоже аббатисе, которая, следуя обычаю, обняла меня, сняла с себя крест, возложила его на меня и надела мне на палец игуменское кольцо».