Я бегу искать платок, потом книгу, потом еще что-нибудь: она заставляла меня бегать все утро. Но я так ее любила, что это для меня ничего не стоило», – заключает наша героиня.
Глава восьмая. Нечто очень печальное…
Продолжаем извлекать из «мемуаров» нашей героини все наиболее существенное, тем более что они скоро будут кончены.
«Мой союз с Шуазель, – говорит Елена, – укреплялся все сильнее со дня на день. Все у нас было общее: наши книги, наши игрушки, у нас был общий ключ от наших ящиков и даже от наших чернильниц.
В это время девица де Леви однажды в классе очень громко укоряла Шуазель, будто ее мать посажена в тюрьму за то, что любила комедианта.
Шуазель, хотя была сильно оскорблена, со спокойным видом сказала: „Нет. Моя мать в провинции, потому что ей так нравится, это дело ее вкуса. Но если бы то, что вы говорите, было справедливо, то это не делало бы вам чести – просвещать меня на этот счет”.
Весь класс был чрезвычайно раздражен против Леви. Все девицы говорили ей, что это бесчестно, что подобными вещами не укоряют, что они в отчаянии оттого, что произошло в их классе, и что они пойдут просить как милости, чтобы ее перевели в „голубой” класс, для ее же собственной чести.
Тогда Леви отыскала Шуазель, которая находилась в классе где-то в углу, то, имея низкую душу, упала перед ней на колени и просила ее не повторять этой истории. Тогда весь класс последовал за ней, и все на нее „укали”. Шуазель громко ответила:
– Мадемуазель, все, что я могу сделать для вас, это не называть вас, и я даю вам слово, честное слово, что ваше имя не выйдет из моих уст, но я буду достойна порицания в глазах моих подружек, если останусь спокойною после того, что вы мне сказали в их присутствии, и если не осведомлюсь у моей матери о том пред моим семейством.
В этот момент одна наставница, которая спустя час заметила волнение между пансионерками, подошла и спросила, что такое тут было. Шуазель сказала, что это был спор ее с одной пансионеркой, но что теперь он прекращен. Наставница спросила, никто не имеет пожаловаться на кого-либо? Но так как каждая из нас хранила молчание, то она и успокоилась».
Умненькие девочки, прибавим мы от себя, сору из избы не вынесли. Но едва ли в том, что огласила перед всем классом де Леви, не было нечто похожее на дым без огня…
«Я спросила, – говорит Елена, – у Шуазель, нет ли у нее подозрения относительно того, в чем ее укоряли?
– Мать моя, – уклончиво отвечала Шуазель, – всегда казалась странной женщиной, которая не была любима своим семейством.
На лице Елены выразилось недоумение. Шуазель заметила это.
– Ни мой отец, ни мой дядя, – заговорила она, – никогда мне не говорили о ней, и когда я несколько раз заводила о ней речь, то видела, что разговор этот им не нравился, но теперь, когда я вспоминаю то, что говорили о ней, то я начинаю бояться, уж не права ли мадемуазель Леви в том, что она тогда сказала».
Это еще более изумило Елену, и вызвало Шуазель на дальнейшую откровенность.
«– Я, – сказала она, – скрываю то, что у меня ненависть к неудержимым слезам, и потому я сдерживаю себя.
Тогда, – говорит Елена, – я просила у матушки Катр-Тан позволения пойти к госпоже де Рошшуар, которой я имела сказать нечто. Она позволила. Со своей стороны, Шуазель просила о том же мать де Сент-Пьерр. Но эта строгая особа отвечала, что Шуазель может подождать до вечера, чтоб говорить с Рошшуар.
Шуазель, необыкновенно пылкая девочка, не сдержалась и разразилась рыданиями. Госпожа Сент-Пьерр рассердилась и велела ей стать на колени. Шуазель повиновалась. Пансионерки, жалея ее, стали ласкать подружку, а Леви упрекали, что она причиною всего этого. Та спряталась, не смея показаться. Тогда Шуазель, – прибавляет Елена, – сказала мне громко:
– Так как ты имеешь позволение, то пойди к госпоже де Рошшуар, скажи ей, что произошло, и попроси ее, чтоб она сама узнала от меня обо всем, но только не называй Леви, потому что обещала ей хранить в тайне происшедшее между нами.
Я побежала, – продолжает Елена, – к госпоже де Рошшуар, но не нашла ее в ее келье, а увидела только госпожу де Сент-Дельфин.
– А! Это вы, мой котик, – сказала она. – Я очень рада, что вы пришли, потому что я скучала как собака в ожидании сестры. Пожалуйста, скажите мне что-нибудь радостное, потому что я нахожусь в страшном унынии.
Тогда я ей сказала, – пишет Елена, – Шуазель и я имеем нечто сообщить госпоже де Рошшуар, но только Шуазель не получила позволения прийти к ней. Не будете ли вы столь добры приказать сестре Леонард отыскать ее, сказав, что Рошшуар спрашивает ее, и это не будет ложь, потому что это делается от вашего имени. Она согласилась, и немного спустя явилась и Рошшуар.