Глава одиннадцатая. Сила одолела
Русские быстро собрались и пошли на крепость.
Виомениль и Сэльян, еще не вполне уверенные в том, что совершенно овладели крепостью, и опасавшиеся встретить неприятеля внутри укреплений, принуждены были, кроме того, отражать нападения извне. А нападения, действительно, начались в разных пунктах, и приступы были очень дружные. Горсть победителей состояла между тем только из шестидесяти человек, которые, не имев ни минуты отдыха с десяти часов вечера, со времени выступления из Тырняка, были очень истомлены. Кроме ружей и сабель, они не имели ничего для защиты крепости, которою завладели в несколько минут. У русских же имелись и пушки, и число их было огромно в сравнении с горстью храбрых, засевших в крепости. По счастью, неприятельские пушки, принужденные стрелять вверх, на довольно значительную высоту, действовали без всякой пользы и не причинили осаждаемым ни малейшего вреда, тогда как русская пехота, взбиравшаяся на крепость, была открыта для выстрелов и испытывала губительный огонь. Более двух третей из осаждавших остались на месте от метких выстрелов из крепости. Между осаждаемыми, напротив, находился только один раненый, юный француз Шарло, который получил удар в голову. При всем том положение осаждаемых было очень сомнительно, и они ни в каком случае не могли одними своими ничтожными силами удержать за собою крепость, со всех сторон окруженную русскими отрядами. К ним никто не приходил на помощь. Ни Шуази, который с главным отрядом должен был напасть на город, ни те мелкие группы, которые рассеялись по окрестностям Кракова с целью тревожить русских. Силы последних, напротив, беспрерывно возрастали. Истомленные походом и отражением неприятеля, Виомениль и Сэльян не думали отнюдь, однако, о капитуляции, как о единственном средстве к спасению, а напротив, решились выйти из крепости, пробившись сквозь ряды неприятеля с оружием в руках. Положение их так было опасно, что оставаться в крепости до утра значило подвергаться неминуемой гибели. До сих пор по крайней мере оставались еще выходы из крепости, но скоро и отступление сделалось бы невозможным.
Все уже было приготовлено к этому новому и опасному подвигу. Оставалось отворить крепостные ворота, как вдруг осажденные услышали шум в городе и не ошиблись, предположив, что Шуази идет к ним на помощь и сделал нападение на самый город.
– Это он! Я слышу даже его голос, – радостно сказал, прислушиваясь, Виомениль.
– Мужайтесь, друзья! – воскликнул Сэльян. – Мы спасены.
– Не только спасены, но и победим, – сказал юный Шарло, стараясь не стонать от боли.
Осажденные остались на своих местах и с новой стойкостью продолжали отражать нападения. Действительно, Шуази после неудачного обхода вокруг крепостных стен, удивленный невозмутимой тишиной в Кракове, уже отступал от города, и в тот самый момент, когда входил в Тырняк, услышал вдруг пушечные выстрелы и частую ружейную пальбу.
Выстрелы неслись из Кракова, и не оставалось никакого сомнения, что перестрелка завязалась вследствие нападения на крепость или Виомениля или Сэльяна, которых Шуази мог считать уже погибшими. Не медля ни минуты, он двинулся к Кракову, опрокидывая попадавшиеся на пути русские отряды и отстреливаясь от других, завладел краковским мостом, прошел городом и, отбившись от русских отрядов, вступил в крепость. Там он нашел Виомениля, Сэльяна и их шестьдесят храбрых товарищей, которые в продолжение пяти часов неутомимо отбивались от многочисленного неприятеля. Вместе с отрядом Шуази в крепости находилось теперь все еще менее пятисот человек: а с такими ничтожными силами нельзя было долго держаться. Правда, из Ландскроны выслан был к ним на подмогу на другой день после взятия крепости еще один отряд, в котором имелось орудие; но пробиваясь сквозь русское войско, отряд этот потерпел значительный урон, выдержав губительный огонь в городе, и только кавалеристы, предводительствуемые Келлерманом, успели поддержать этот отряд, который и прошел в крепость.
Между тем на следующий же день под стенами Кракова явился Суворов с новыми силами, и Шуази принужден был запереться в крепости, решившись защищаться до последней крайности.
Но в то время, когда Шуази запирался в краковской крепости, а Пулавский, Валевский и другие конфедераты укрепились в Ченстохове, Тырняке и Ландскроне, конфедераты не знали, что говорилось в Берлине, Вене и Петербурге в тиши кабинетов. Если бы Шуази и Виомениль, в тот самый день, когда они, измученные защитой Кракова, готовы были верить, что конфедератам начинает улыбаться счастье, подслушали разговор Фридриха II с австрийским посланником Фан-Свитеном, они увидели бы, что для конфедератов уже все было потеряно, кроме чести.