Впрочем, на всех Елена производила такое же впечатление, и принцесса-свекровь через несколько дней после свадьбы своего сына писала о том принцессе де Линь-Люксембург, говоря:
«Наше дитя очаровательно, такое нежное и послушное. Она совсем не имеет своей воли, и все ее тешит».
Но подождите… «Вельможная панна» еще развернется и покажет и свою «волю», и свою «послушность».
Свекровь Елены, между прочим, просила свою кузину, герцогиню де Линь-Люксембург, внушить князю-епископу, дяде Елены, чтоб он прислал портрет своей племянницы ее сыну.
Что касается князя-епископа, то он восхищен был всем, что видел в Нидерландах. Его очаровали также любезность всего семейства де Линь, нежные отношения, которые существовали между всеми членами семьи, замечательный ум и доброта принца Шарля, в частности. Все обещало, что дорогая ему Елена будет счастлива. Но кто поручится за будущее?.. Счастлива!..
Неужели же наша героиня забыла свое первое увлечение, красавца принца де Сальма, хотя он этого не стоил? Едва ли! Первое нежное чувство к тому, кто пробудил в молоденькой девушке женщину, не умирает бесследно, хотя и переносится иногда на другого.
Теперь только Елена в первый раз сознательно знакомилась с семейной жизнью. Судьба ввела ее в такую семью, лучше которой, казалось бы (увы! только казалось), и желать было нечего: все члены семьи де Линь жили в интимности, полной взаимных уступок, веселости и нежности.
Прежде в своем монастыре маленькая княжна со свойственным детскому возрасту эгоизмом занята была только сама собой да своим мирком с ближайшими подружками, как Шуазель и обе Конфлян. Теперь ее окружает своя семья, и ей приходилось входить в интересы этой семьи, отдавать симпатии тому или другому из ее членов. Но из всех членов семьи де Линь сердце ее более льнуло к такой редкой, по ее незрелому пониманию, личности, как ее свекровь, принц де Линь-отец и к старшей дочери, Кристине-Кляри, которую сам отец называл своим «шедевром».
Новая жизнь открывала для Елены множество новых удовольствий, которых она не могла найти в стенах монастыря.
Она вспоминала о своем старом груме, учившем ее почти с детства верховой езде, об Остапе, и о своем любимом коне Арапчике. Ей опять захотелось ездить, молодая кровь требовала движения.
На ее счастье, Остап оказался не за горами. В числе слуг, которые приехали с князем-епископом в Париж к свадьбе княжны Елены, находился и Остап, который за отъездом дяди Елены обратно в Париж оставался еще в замке Bel-Oeil для исполнения некоторых поручений князя-епископа.
Елена, узнав об этом, загорелась страстным желанием возобновить свои амазонские упражнения и призналась в этом мужу.
– Отлично, мой друг, – сказал принц Шарль, – меня считают образцовым наездником, и я с удовольствием готов быть вашим грумом.
– Благодарю вас, Шарль, – сказала Елена, краснея. – Но я, вероятно, разучилась ездить.
– Так я с удовольствием буду вас учить.
– О нет! Мне стыдно… Я и на седло, вероятно, разучилась садиться.
– Так мой долг сажать вас на седло.
– О нет, нет! Я хочу поучиться с моим прежним лошадиным ментором, и он, к счастью, здесь… Вы не должны присутствовать при моем обучении, чтобы мне не было стыдно.
И Елена рассказала мужу об Остапе.
Остап тотчас же был призван, и ему приказано было взять из конюшен принца де Линя для молодой принцессы лучшую, хорошо выдрессированную лошадь.
В тот же день для Елены сшита была прелестная амазонка, которая так художественно обрисовывала всю очаровательную стройность тела нашей героини.
На другой день утром Елена была уже в седле, на которое ловко подсадил ее старый Остап в отдаленной части неизмеримого парка, где никто не мог видеть кавалерийских упражнений юной наездницы.
Оставшись наедине с Остапом, Елена тотчас же заговорила об Украине, о тамошнем старинном замке ее покойного отца, о гнездах аистов над соломенными «стрехами» крестьянских хаток, о «веснянках», которые распевают весной украинские девушки, о ночных «улицах», сходбищах молодых украинских «парубков» и «девчат».
– Все такие же там чудные ночи, добрый Остап, как и прежде были? – спрашивала Елена, молодецки галопируя.
– О ясная панна! – восторженно отвечал неисправимый украинец. – На всем свете нет таких ночей, как у нас на Украине.
– Уж будто и нет? – улыбнулась Елена.
– Нет, ясная панна, слово гонору, нет!