Почтовая карета стояла у церковных ворот. Молодой граф сел в нее и уже никогда не возвращался к своей жене.
Таким образом, юная графиня Кинская осталась ни при чем, без мужа: она – ни девушка, ни женщина, ни вдова, и это более чем странное положение было тем более опасно, что трудно было найти молоденькую женщину более восхитительную. Со своей поразительной красотой она соединяла пленительную любезность и превосходное сердце. Елена часто встречала ее у графини Тун, интимного друга принцев де Линь.
Брат этой графини Кинской, граф Дитрихштейн, был закадычным другом принца Шарля, с которым он вместе воспитывался. Странное положение графини Кинской представляло подобие сильной интимности, весьма опасной, и подобие нежной дружбы, которую принц Шарль невольно чувствовал по отношению к ней, заставляло думать, что он влюблен в нее (что и было на самом деле, как увидим ниже). Елена тонким чутьем женщины с помощью наблюдательности очень скоро угадала, что между ее мужем и прекрасной графиней существует тайная связь, сущности которой она, однако, не могла разгадать, ибо строжайшая благопристойность была тщательно соблюдаема и с той и с другой стороны. Следует заметить, что со времени рождения маленькой Сидонии Шарль и Елена не скрывали уже равнодушия друг к другу, точно они уже не были муж и жена. Шарль не забыл презрительной иронии, с которою его третировала Елена в Париже, и он не скрывал от нее, что в Вене он играет совсем иную роль, роли их переменились…
Зима проходила. Революция во Фландрии не угасала, и потому не могло быть и вопроса о возврате в Bel-Oeil. Принц Шарль, отозванный фельдмаршалом Ласси к его корпусу, покинул Вену.
И Елена, оставив Сидонию на попечении бабушки, уехала, с разрешения мужа, к дяде в Варшаву, где тогда собирался сейм. Отсюда начало новой жизни нашей героини.
Часть вторая. Безумная любовь
Глава первая. Захар-победитель
1787 году императрица Екатерина II решилась предпринять путешествие на юг России, чтобы лично взглянуть на новоприобретенные от Турции страны Новороссию и Крым или, как она скромно выражалась в письмах к своим европейским друзьям Вольтеру и другим, посетить свое «маленькое хозяйство».
Но в этом путешествии скрывалась глубокая политическая цель, которая и разоблачится в свое время.
Царственную путешественницу сопровождала многочисленная блестящая свита, под которую на каждой станции заготовлялось по 500 лошадей самых, конечно, отборных, быстроногих.
В ее свите находились: камер-фрейлина Протасова, австрийский посланник граф Кобенцель, обер-шталмейстер Лев Нарышкин, или знаменитый «Левушка», последний исторический придворный «шпынь» и личный старый друг императрицы, потом обер-камергер Шувалов, английский министр Фитц-Герберт, французский – граф Сегюр, граф Ангальт, граф Чернышев, любимец государыни молодой граф Дмитриев-Мамонов, состоявший «в случае», затем личный секретарь императрицы Храповицкий, постоянно и зимой и летом встречаемый Екатериною словами: «Что, потеешь, Александр Васильевич?» и неуклонно отвечавший: «Потею, государыня». В свите же находились неизменные слуги императрицы Марья Саввишна Перекусихина, наперсница и советница в комнатных делах, и Захар или «Захарушка», приближенный камердинер «Семирамиды Севера», большой честный ворчун, нередко «мыливший голову» своей венценосной повелительнице.
Поезд, состоявший из 14 роскошных, больших карет и 126 саней, занимал собою в дороге около версты пространства.
Царственный поезд двинулся из Царского Села 7 января по пути на Порхов, мчась с быстротою курьерского поезда.
«Наши кареты на высоких полозьях, – говорит в своих записках Сегюр, – как будто летели… В это время, во время самых коротких дней в году, солнце вставало поздно, и через шесть или семь часов наступала уже темная ночь. Но для рассеяния этого мрака восточная роскошь доставила нам освещение: на небольших расстояниях по обеим сторонам дороги горели огромные костры из сваленных в кучи сосен, елей, берез, так что мы ехали между огней, которые светили ярче дневных лучей. Так величавая властительница Севера среди ночного мрака изрекла свое: да будет свет!.. Можно себе представить, какое необычайное явление представляла на этом снежном море дорога, освещенная множеством огней, и величественный поезд царицы Севера со всем блеском самого великолепного двора…»
«Начало года, – говорит по этому поводу историк-панегирист Екатерины Сумароков, – представляет нам событие великолепнейшее, достопамятное в эпохах мира: Екатерина предпринимает обозреть новое свое царство Тавриду, и цари поспешают на Сретение ей. Января 2-го она после молебствия в Казанском соборе при пушечной стрельбе оставила столицу под управлением графа Брюса и переехала в Царское Село, где пробыв пять дней, отправилась 7 числа в славное путешествие… Порядок и довольство, – говорит далее Сумароков, – соблюдаемые при дворе, сохранялись с точностью и в пути; передовые граф-фурьеры приготовляли в назначенных местах трапезы, ночлеги; императрица, по обыкновению, пробуждалась в 6 часов и занималась делами; останавливалась для обедов в 2 часа; по вечерам, после разговоров и игры в бостон, расходились в 9 часов; лишь переменные чертоги напоминали о разлуке с Петербургом. Какое приятное общество из просвещенных людей! Какая свобода, простота! Сколько разных анекдотов!.. Иностранные министры сидели с императрицею поочередно. Тогда продолжались жестокие морозы, доходившие до 17 градусов, и мы, – говорит Сегюр, – кутались в соболях, попирали ногами богатые ковры. Повсюду встречи от наместников, губернаторов, дворянства, купечества, повсюду колокольные звоны, ночью горели на улицах костры дров, простолюдины сбегались к окнам своей повелительницы; она запретила отгонять их и, показываясь, удовлетворяла любопытству…»