Ему снились танцы, босые ноги на песке, покрытом тиной и нежная песня на французском. Затем задорный, безумный ирландский рил, перемежающаяся с жигой. Взметающиеся юбки, расшитые узором по подолу. Пение птиц под шум моря.
Эфемерные, едва ощутимые образы приходили под его закрытые веки. И он точно осознавал, где сон, а где реальность, но все никак не мог найти границу, чтобы понять, в какую сторону он хочет ее переступить. Со стороны реальности нос щекотали запахи вкусного завтрака, и хотелось спрятать голову под подушку, будто испуганный страус, от настойчивого тревожного крика чайки. Во сне же хотелось сидеть на песке, напевая песни и перешептываясь с морем.
Кирк распахнул глаза, резко срывая сонную пелену. Комната сразу окружила его теплым светом утренней зари. Стрелки на миниатюрном будильнике, что стоял на краю прикроватной тумбочки, двигались лениво, будто сами еще не проснулись, и показывали самое начало дня, когда пробуждаются лишь только рабочие и ложатся спать работники потемок, ловко ломающие замки и открывающие решетки.
Было необычайно теплое утро, и в открытое окно осторожно проникал ветерок с моря, отдающий солью и свежестью.
И только настойчивый крик чайки нарушал спокойствие.
Распахнув шторы, Кирк увидел птицу, кружащую у его окна. Залетевшая далеко от берега, она выглядела странно на фоне раскинувшегося внизу заднего двора трактира и узкой прямой дорожки в сторону городка. Чайка беспокойно взмахивала крыльями, опускалась вниз и поднималась обратно, задевая крылом край оконной рамы. Когда Кирк показался перед ней, она перестала кричать, но будто звала его своим пристальным взглядом, от которого без ясной причины Кирку вдруг стало тревожно на душе.
Ранняя пташка Фиолин обычно жаворонком вылетала во двор, едва только солнце загоралось над горизонтом. Заплетала свои непослушные раздуваемые ветром волосы в косу, глубоко вздыхала и принималась за уборку, чтобы быстрее упорхнуть из дома, когда проснется отец. Кирк часто видел ее, выглядывая утром в окно перед тем, как продолжить досматривать сны.
Задний двор был пуст. Вальяжно расхаживали по земле голуби, которых никто не согнал метлой. Две собаки устроились под деревом вместе с котом. Все было тихо, только чайка все кружила и кружила.
Задний двор был пуст. Ни пения, ни сказок в пустоту, ни танцев без никого. Ни намека на Фиолин.
- Не может быть, - неверяще прошептал Кирк, и чайка, сев на подоконник громко закричала.
- Я пристрелю эту чертову птицу, если она сейчас же не заткнется! - в соседней комнате щелкнуло ружье охотника.
Кирк бросился к своим вещам, небрежно сброшенным вечером на спинку стула. Вчера в растрепанных чувствах он забыл повесить одежду в шкаф. Однако сейчас его меньше всего волновало, что его рубашка и брюки помялись настолько, что стыдно даже из комнаты выйти. Он на ходу застегнул пуговицы и вылетел в коридор, сразу бросаясь в сторону лестницы.
Дверь в его комнату осталась распахнутой, узкий проход коридора освещала тонкая полоска зари, пробивавшейся в окно, и можно было увидеть, как внутри ветер колышет занавески и хлопает оконной рамой.
Запинаясь о камни, Кирк бежал по привычной тропинке к спуску на берег. Выскочив за дверь, он было растерялся на пороге, но стая чаек, собирающаяся со всех сторон и летящая в сторону одинокого залива с пустынным берегом, где любили прогуливаться приезжие романтики, подсказала ему.
Стиснув кулаки, с трудом втягивая воздух, отбираемый ветром, Кирк не верил, не хотел верить, что это происходит. Задыхаясь, с замиранием сердца он подошел к узким дощатым ступенькам, по которым каждый день, прожитый здесь, спускался к берегу, где песок мешался с галькой, и ловил розовые блики зари.
Солнце только всплывало на поверхность моря из глубин океана. Медленно ступая, Кирк подошел к лестнице и посмотрел вниз. Чайки оседали там, как пыль, на мгновение поднятая в воздух ветром. Их было так много - десятки, сотни. Фиолин тянула к ним руки, и они гладила крыльями ее пальцы, садились на плечи, хватали клювом за распущенные волосы.
На ней было короткое платье, как прозрачная дымка, легким шелком обнимающая ее тело. Девушка стояла спиной к нему, запрокинув голову к небу. Казалось, она внемлет полету птиц, желая влиться в их стаю. И руки ее время от времени казались Кирку крыльями.
Он медленно спускался, преодолевая ступеньку за ступенькой. Ветер шумел у него в ушах, а внизу плескались волны, обнимая стройные бледные ноги Фиолин. До него донеслись обрывки певучих слов. Она читала стихи. Так самозабвенно, покачиваясь в такт ритму, как отдаются морю, больше не желая знать твердой земли. И с каждой произнесенной ею строкой солнце на дюйм поднималось выше, обводя силуэт девушки ярким светом.