Красивый старый дом викторианского стиля, тяжёлые дубовые двери ведут на широкую сумрачную лестницу. Второй этаж, дверь налево, поворотный звонок издаёт мелодичный бронзовый «бряк-бряк».
– О, привет, Данька, – высокий, худой, какой-то дёрганный, с нервным узким лицом парень.
– Здорово, Сень. А это…
– Девчонка с дерижопеля по прозвищу «Василь Иваныч». Я в курсе.
– Меня так только папа зовёт, – недовольно сказала Васька, – юмор у него флотский. А ты откуда знаешь?
– С главмехом вашим общался насчёт одного устройства. Да проходите вы, что встали? У меня чайник как раз на подходе…
В квартире всё узкое и высокое – потолки метра четыре, но в коридоре можно коснуться обеих стен одновременно. В гостиной старые скрипучие кресла, низкий столик, камин с остывшим пеплом внутри, деревянная обшивка каменных стен, вычурные бра и бархатные шторы на стрельчатом мозаичном окне от пола до потолка.
– Какая странная архитектура! – сказала Василиса.
– Да пофиг, – отмахнулся Сеня. – Это ж не наше, это Ирке Школа выделила, когда она наотрез отказалась в общежитии жить. Тут, в Центре, до черта пустого жилья, можно было выбрать что-нибудь менее готичное, но ей нравится, а мне всё равно. Я и не в таких местах жил.
Он снял с небольшого горящего примуса медный начищенный чайник и внезапно заорал в глубину квартиры:
– Ирка! Выползай из норы! У нас гости!
Где-то зловеще скрипнула дверь, из тёмного коридора послышались лёгкие шаги.
Ирка оказалась девушкой, выглядящей моложе своих семнадцати, – хрупкой, тонкокостной, почти прозрачной. Футболка на несколько размеров больше с мрачным принтом и мешковатые бесформенные штаны только усиливают это впечатление. На лицо свисает радикально чёрная чёлка с одной красной прядью, глаза закрыты беспросветно чёрными очками с боковинками – точно такими же, как у Даниила, – губы подведены тёмной помадой, в крыле тонкого прямого носа колечко пирсинга.
В руке у девушки кисть, худые руки испачканы краской.
– Привет, народ! – сказала она, глядя между ними. Очки не позволяют понять, куда направлен взгляд. – Подождите пару минут, ладно? Мне надо несколько мазков ляпнуть, а то краски сохнут. Заодно зацените очередную мазню, скажете, какая я бездарность. А то Сенька всё время врёт, что ему нравится.
Она развернулась и исчезла в сумраке коридора. Где-то там проскрипела и гулко хлопнула дверь.
– Явление Ирки народу! – засмеялся Данька. – Не пугайся, Вась, она всегда такая.
– И вовсе я не вру, – буркнул обиженно Сеня. – Она клёво рисует. Я ни хрена в этом не понимаю, но мне нравится. Шизовато, конечно, ну так и жизнь у нас… Чаю кому?
Чай налили всем. Сенька принёс откуда-то блюдо с пирожками.
– Если вы, барышня, рассчитывали на ужин, то извиняйте, – сказал он Василисе. – Мы с Иркой живём как птички божии – поклюём, что попадётся, и дальше летим. Хозяюшка из неё никакая, да и я по другим делам. Хорошо, что кондитерская рядом.
– А можно не на «вы»? – спросила Васька. – Мне как-то неловко.
– Просто фигура речи, – отмахнулся парень. – Не бери в голову. Обращение «барышня» требует куртуазии. Так-то я гопник невоспитанный, детдомовский, просто притворяюсь. Это Ирка у нас из мажоров.
– Передо мной не надо, я не аристократка, – улыбнулась Василиса. – Просто младший механик с волантера. Могу только завидовать чужим талантам, сама и котика не нарисую.
– Зато песни сочиняет! – заявил Данька. – Сень, у тебя гитара далеко?
– Сейчас принесу.
Он встал и удалился в коридор, тут же растворившись среди мрачных теней этого готического особняка.
– Ну зачем ты? – укоризненно сказала Василиса Даньке. – Это просто плохо рифмованная чушь. Мне стыдно будет.
– Поверь мне, всё будет отлично. Я серьёзно, вот увидишь.
Сеня принёс потертую гитару вида скорее стройотрядовского, чем академического. На такой надо лабать в пьяном угаре три аккорда в ми-миноре у костра, но он пробежался по струнам затейливым перебором не без изящества. Подтянул колок, пробежался ещё раз и вопросительно посмотрел на Даньку.
– На мелодию Drunken sailor, но чуть в другом ритме. Давай, Вась, напой.
Девочка закатила глаза, вздохнула, и, преодолев смущение, негромко запела: «Что нам делать с пьяным матросом…»
Сеня моментально подхватил мелодию, узнаваемую, но и отличающуюся от оригинальной из-за чуть другого размера текста:
Что нам делать с пьяным матросом,Что нам делать с пьяным матросом,Что нам делать с пьяным матросом,Этим ранним утром?Может, назначить его альбатросом,И запустить в небеса с перекосом,Чтобы обрызгать поля хлорофосом,Этим ранним утром?