В нескольких шагах темнели цыганские повозки, за ними синели ворота, и там, далече, на поле, высвечивался дальними разрядами великан-здание - и там, в дождевой тьме, двигались к нему тридцатиметровые птицы.
А над повозками повисла черная пелена, и в кругу между ними было черно, и светило в это черноте синее пламя.
- Вэлра! - еще раз вскрикнул Саша, и метнулся в проем между повозками.
На этот раз он не споткнулся. Он остановился возле этой черноты в центре которой, поднимались синие переливы.
- Я знаю ты здесь!!! - заорал он, сжавши кулаки. - Ты, ведьма чертова!!! Да как ты смела?!!! Убийца!!! Убийца!!! Убийца!!! - последние слова он, сорвавши голос, прохрипел.
А пламень стал разрастаться, вот смертоносным жалом вырос до черной пелены, защищающей от бури, разлился по ней медленными, плавными волнами, и стала видна Вэлра, которая сидела против пламени в нескольких шагах от Саши.
И она смотрела на возлюбленного своего с гневом. Когда-то Саша испугался увидеть в бесконечности очей ее гнев, и вот теперь - увидел. Те неясные образы теперь переплелись там, сжались, заскрежетали - казалось, сейчас выплеснут они в Сашу смертоносный разряд, испепелят его...
Вот она, словно стрела взметнулась, подлетела к Саше - одной рукой зажала ему рот; другой поочередно дотронулась до его ушей и, теперь, он вновь мог слышать и раскаты бури и ее, гневливый голос:
- Молчи! Не смей больше кричать - ты разбудишь моих родителей и братьев! Не смей тревожить их покой, ты... грязный развратник!.. Ты... - тут она остановилась и гнев в очах ее, вдруг разорвался и проступила сквозь него нежность, то что, мгновенье назад пугало, теперь ласкало, теперь жалело, теперь силы вливало.
- ...Любимый мой. - закончила она, страстно обняла, прильнула к его губам, и от этого теплого поцелуя закружилась у Саши голова, он вновь почувствовал не земные, но такие приятные, мягкие запахи!
А она уже отступила от него, встала у самого пламени, так что плавно взметающиеся языки, едва не касались ее плотных, черных волос.
- Помолчи... - повторила она и, вдруг, заплакала.
Недавно вызывала она в Саше ужас, потом восторг, теперь жалость. Вэлра страдала! Как в словах, в каждом плачущем стоне ее, слышался плач, страдания невообразимо огромного.
- Вэлра. - прошептал Саша, сделавши к ней, забывши о своем гневе, о причине его. Однако, Вэлра отступила - встала в самое пламя, которое объяв ее в синеву, не причинило никакого вреда.
- Да как ты смел! - рыдала она. - Как же ты смел, после всего того, что сказала тебя, после всего, что ты узнал и почувствовал - как ты смел, не только убежать, но тут же звонить какой-то своей подружке, для который ты так - интересный паренек, средство немного развлечься, подзарядиться энергией! "Эй, Сашка" - да, ты для нее забавный дружок, как собачонка! Ей интересно послушать твои жалкие повизгиванья, ей, право, весело с тобой! Она хотела тебе помочь - да, помочь как попавшей в беду, сломавшей, например, лапку собачонке! Она бы отнесла собачонку к ветеринару, а тебе, сама над тобою потешаясь - стала давать советы! А как бы они смеялись с ее любимчиком, когда вернулась бы она домой и рассказала в его объятиях о тебе! Кричит тебе, Любимый - "будь энергичнее!" и смеется! Ну вот я ее энергией и подзарядила!..
Саша, протянувши было к ней руки, отступил, и упершись спиной в повозку, заговорил дрожащим от волнения, но, все-таки, твердым голосом:
- Я не знаю откуда ты пришла, Вэлра, черт тебя подери! Не знаю, и знать не хочу, как долго ты меня искала, и как страдала! Но слушай: ты убийца, ты просто - убийца! Твоя любовь ко мне не оправдание, ничто не может оправдать, что ты убила уже двух замечательных девушек! Молчи и слушай меня, колдунья! Да - пусть они потешались надо мной, пусть я из-за них страдал, но это не оправдание. Ничто не оправдает то, что ты совершила! Поняла, убийца! Оставь меня, оставь! Я никогда не полюблю убийцу!
Вэлра, не выходя из пламени, усмехнулась:
- Я вовсе не боюсь твоих угроз. Ты, вот говоришь, что никогда меня не полюбишь, а уже полюбил. Да, да - боишься себе в этом признаться, но, ведь, весь мир вне меня, стал для тебя пустым. Ведь вся прошлая твоя жизнь без Любви, к ужасу твоему, кажется тленным, пустым мгновеньем - а, ведь, так оно и есть! Ты жил в иллюзиях, ты делал что-то ненужное затем лишь, чтобы не завыть от пустоты! Но есть только Любовь - и я Любовь твоя нашла Меня. И еще я не боюсь твоих слов, потому что вижу, что ты, даже если очень захочешь, не сможешь изгнать из своего сердца меня. Ты, Любимый мой, безмерно слабее меня, потому что не прошел чрез то, что прошла я, и о чем не расскажу я тебе, потому что рассказывать об этом бесконечно долго! Ты сам себя обманываешь, говоря, что не хочешь меня больше видеть...
- Не смей меня преследовать! Не смей мне говорить свои колдовские речи, убийца! - выкрикивал Саша, отступая в рассеченный бесконечными вспышками и громами, шумящий проход между телегами.
Вэлра, усмехаясь, поднялась вместе с синим пламенем под черную завесу, стала растекаться по ней, говоря:
- Беги, беги, если хочешь. Знай только одно: еще до вечера, окруженные пустотою, ты взмолишься. Ты позовешь меня - единственную твою любовь. И я приду! Знай, что я приду и эта, третья ночь, будет нашей!
А Саша, вновь обливаемый дождем, кричал:
- Ты... Ты... Поклянись мне, что больше не причинишь вреда никому!
- Ты сам, не замечая того, давишь стольких жучков, когда идешь к своей цели по лесной тропинке. Как же ты можешь требовать, чтобы я никогда и никому вреда не причиняла? - усмехнулась Вэлра.
- Чтобы ты никогда не причиняла вреда близким мне людям!
- У тебя только один близкий человек - я.
- Чтобы никогда не причиняла вреда тем людям с которыми я общаюсь! Поклянись, поклянись ты... ты... - Саша захрипел, закашлялся.
Вэлра махнула рукой:
- Хорошо - больше не буду им причинять вреда, но ты все равно, завтра будешь моим. Все равно - третья ночь будет нашей.
"Никогда, никогда, никогда..." - твердил про себя Саша, убегая по истекающему дождем парку.
Теперь он бежал по асфальтированным дорожкам, и, через какое-то время, вырвался к "рыбьему хребту". Пошатываясь, и все еще твердя: "Никогда, никогда...", подбежал к тому месту, где стоял он в последний раз с Женей, и обнаружил, что земля там выжжена, на земле лежит несколько крупных, бесформенных углей, а больше ничего нет.
Дальнейшего Саша уже не помнил. Кажется он бежал куда-то по темным болотам, а потом, над самым ухом раздался голос "сонного":
- Ведь сказано было - никуда не отлучаться. Придется отсчитываться, где был...
* * *
Очнувшись, Саша обнаружил, что лежит на своей кровати; и что, за сокрытым простынею балконом уже светит день.
И слышались оттуда голоса старушек:
- Вот прямо здесь и разбилась. Говорят молодая, красивая.
- То-то, что это дело непонятное. Здесь целая банда орудует.
- Она то тут и лежала...
И Саше стало тошно от этих голосов и до боли сжалась в нем мысль: "Зачем они говорят о той кого не знаю? Зачем говорят о том, чего не знают, и о том, что забудется? О том, что их не касается?.. В чем смысл этого бесконечного трепа?!"
И тут, откуда-то с края улицы, раздались пьяные голоса:
- Эй ехо!.. Эй, ты, я ж с тобою иду-у-уу!
- А ты то... А ты посмотри-ка. - и дикий, грубый, мужицкий хохот.
И опять чего-то закричали они - пошлое, несчастное, придавленное.
И еще тошнее тогда стало Саше: "Кто они - эти жалкие создания? Как они Люди дошли до такого ничтожного состояния, что их голоса стали такими ничтожными, бессмысленными? Да и в чем смысл их существования? Зачем они убивают свою жизнь, зачем в пустоте топят минуты? Зачем? Зачем? Что за круговерть их обхватила? Ведь они в пустоте - они живут эту жизнь, только затем, чтобы как-то прожить эти минуты, судорожно стараясь заполнить их хоть чем-то... Неважно - чем, лишь бы только заполнить, лишь бы загородить тленными иллюзиями свое одиночество; пустоту свою..."