В следующей комнатушке вход в тайные комнаты был наглухо перекрыт битыми кирпичами и цементными блоками, обрушившимися после взрыва. Разобрать эти завалы в одиночку не представлялось возможным. Я с сожалением оглядел комнатушку.
Мигающая радиостанция, какие-то странные аппараты, колбы, реторты – резиденция творца Франкенштейна – не меньше!
Мое внимание привлек рычаг на стене, похожий на тот, которым я открыл бронированную заклинившую дверь. Удивительно, что рядом не видно никаких люков.
Я напряг память: был ли здесь рычаг раньше? Не уверен. Но точно одно: Блецкович на него не нажимал. Кто знает, в какие тайники может открыться дверь?
Сокровища, чащи, алмазные кресты… Вот только зачем мне все это барахло, которое еще придется таскать за собой. Я ведь не юнит, чтобы убирать находки в бездонный мешок и благополучно забывать о них!
И все же удержаться от искушения нажать на рычаг я не смог. Если в игре есть кнопочки, нужно их непременно надавить, иначе: зачем они здесь?
Да я и в реальности сделал бы также. Если есть что переключить, почему бы не посмотреть, что из этого получится?
Рычаг опустился на удивление легко, без скрипа.
Слева от меня раздался шум.
Я оглянулся и отпрыгнул. Стена уходила вглубь себя, освобождая освещенный проход тайного коридора.
Я вытер пот со лба. Да, когда играешь у монитора, таких ярких эмоций, конечно, не испытываешь. Наверное, каждому геймеру не помешало бы пройти путями Индианы Джонса хотя бы раз в реальности!
Жизнь ярче рисованных картинок!
Хотя, эмоции, конечно, схожи.
Я осторожно двинулся вперед, надеясь, что мне навстречу не выскочат стражники. У меня ведь были только кулаки. И никакого ножичка, даже перочинного.
Это была небольшая комнатушка с окном в форме бойницы. На столе лежал кожаный блокнот с изящным готическим гербом на обложке.
Я взял его, полистал. Написано от руки, но не по-нашему, наверное, по-немецки: «De profundis clamavi ad te, Domine: Domine! exaudi vocem meam!»[1]
И вдруг раздалась настоящая автоматная трель. Я дернулся, это меня и спасло. Пули легли совсем рядом, метя стену странным узором. Стреляли снаружи, из-за окна.
Я упал на пол, благодаря всех богов, что фашисты пока снаружи, а не прямо у меня на пути.
Под столом, словно ожидая меня, лежал новенький фашистский автомат с рожком, вставленным сбоку. Он был чистый, точно только что с завода. Он даже пах машинным маслом. Я это знаю точно, потому что пару раз помогал отцу возиться с его допотопным колясочным мотоциклом. Смазочные и бензинные ароматы мне не спутать ни с чем на свете! А это значит, ни один мертвяк автомат, точно не брал в свои поганые руки!
Что ж, значит, повоюем!
Я схватил оружие, вскочил и глянул в окно.
Внизу, этажом ниже, на улице стоял фашист и напряженно меня высматривал. Мы открыли огонь одновременно.
Стрелять оказалось совсем не забавно. Оружие было тяжеловатым. Да и жать на спусковой крючок нужно было по-настоящему, а не кликать мышкой, дожевывая бутерброд. А еще автомат дергался, как припадочный, больно отдавая в плечо.
Честно говоря, поначалу я целился, прижимаясь щекой к оружию, но когда автомат двинул мне по зубам, я мигом понял, что нужно держать автомат по-другому.
На лице вспух синяк. Я это понял, потому что иногда тоже дерусь во дворе. Только обидно, что схлопотал не от врага, а от собственного незнания. Блин, наверное, все-таки надо было лучше учиться в школе! Впрочем, теперь поздно ныть и сокрушаться.
Я снова упал на пол, прополз по-пластунски в другой угол и теперь уже выглянул осторожно, не высовываясь, как балбес. Фриц меня не заметил. Я подтянул автомат, прицелился в голову. И тут мне стало как-то жутко. Пусть это игра, но я никогда не стрелял в людей. И нет никакого значения, фашист он или совсем даже наоборот.
Я сглотнул. Если я его сейчас не убью, то дальше мне не пройти. И мое сердце там, в реальности больше уже никогда не забьется.
Я зажмурился и нажал на курок.
Короткая трель – и тишина.
Я открыл глаза. Немец лежал в неестественной позе. Я сделал это, я смог!
Я поднялся и распахнул разбитое выстрелами окно.
Мне в лицо ударил настоящий ветер. Над противоположенной башней кружили птицы. Сколько я не щурился, не мог понять: ласточки это или стрижи. Или, вообще, неизвестные птицы. Они – явно нарисованы. Но воздух был настоящим. А, главное, – чистым.
После смердящих коридоров это было самое то.
Я ступил на подоконник. Да отсюда можно спрыгнуть! Главное приземлиться правильно, чтобы ногу не вывихнуть. Не так-то уж и высоко. Мы зимой с гаражей сигали, уходя от погони разъяренных хозяев в сугробы, правда, там пониже было. Но разве есть другой выход?