— Господин инженер, — робко начал поручик, оглядывая огромного мужчину, — право, я не понимаю…, у нас приказ его превосходительства генерала Чернышева…
— Ну нет, — разъярился Федор. Легко, одной рукой подхватив испуганно дернувшегося графа Орлова, он вышвырнул его в огромное, выходящее на Мойку окно.
Раздался звон стекла. Федор, еще успев услышать: "Огонь!", перескочив через сочно матерящегося Орлова, что поднимался с мостовой, вытирая окровавленное лицо — шагнул прямо в темную, обжигающе холодную воду Мойки.
— Прямо и потом сразу направо, — вспомнил он, ныряя. "Мягкая зима, а вода все равно — ровно лед. Долго я в ней не продержусь, конечно. Ничего, до какого-нибудь пустыря бы доплыть, а там разберусь. Исчезну, пока все уляжется, напишу Александру Васильевичу, он поможет".
Он высунул голову из воды и увидел над собой стены Зимнего дворца. "Сейчас прямо в крепость приплыву, — попытался усмехнуться Федор, стягивая тяжелый, пропитанный водой сюртук, чувствуя, как стучат зубы, — в руки коменданту Чернышеву, так сказать".
Федор увидел вдалеке очертания рыбацкой лодки, и разозлился: "Будь, что будет. Ну, не подыхать же мне здесь, мне Степана найти надо".
Он добрался до борта. Задыхаясь, схватившись за него обледеневшими пальцами, мотая мокрой головой, он крикнул сорванным голосом: "Помогите!"
Мужик, — по виду чухонец, белобрысый, в грязном армяке и заячьем треухе, — протянул неожиданно сильную руку. Федор, перевалившись на дно лодки, измучено, тяжело задышал.
Чухонец, не говоря ни слова, накрыл его своим армяком. Порывшись в мешке, он достал оловянную флягу, щелкнув себя по горлу.
Федор выпил залпом водки, даже не почувствовав ее вкуса. Пытаясь согреться под свистящим, злым ветром, он заметил, как рыбак ловко ставит парус.
Лодка полным ходом пошла вниз по Неве, к плоскому, чуть волнующемуся горлу Финского залива.
— Как тепло, — подумал Федор, не открывая глаз. "Господи, как тепло". Он поднял ресницы и вздрогнул, оглядевшись. Он лежал на высокой, узкой койке, прикрытый меховой полостью, в переносной, медной жаровне на полу тлели поленья.
Давешний чухонец повернулся. Взглянув на Федора, коротко улыбнувшись, он сказал по-французски: "А, проснулись. Откуда у вас этот пистолет? — он кивнул на стол.
Федор посмотрел на разобранное оружие: "Он будет стрелять?"
— А отчего бы нет? — удивился чухонец. "Хорошая немецкая работа. Просохнет, и получите обратно. Так откуда? — он присел на деревянный табурет и подпер рукой небритый, в светлой щетине подбородок.
— А вы кто такой? — хмуро поинтересовался мужчина.
— Раз мы говорим на французском, — чухонец поднялся и достал из рундука бутылку рома, — можете называть меня — месье Жан.
— Это пистолет моего друга, ученого, — Федор устроился удобнее и взял серебряный стаканчик, — он погиб в пугачевской смуте. В крепости Магнитной, я там служил горным инженером. Когда Пугачева поймали, я с ним, — Федор поморщился, — перемолвился парой слов, и генерал Суворов мне этот пистолет отдал, он у Пугачева был. Как память, — неизвестно зачем, добавил он: "Господи, да отчего я все это рассказываю?".
— Вот и все, — вздохнул про себя Джон, выпив. "Можно подумать, что ты не верил? Не верил, до конца не верил. А это тот инженер, о котором Эйлер написал, я же помню. Вот оно как бывает".
— Мне очень жаль, — мягко сказал он вслух. "А что это вы вдруг решили зимним вечером по Неве плавать, господин инженер? Как вас зовут, кстати?"
— Месье Теодор, — Федор подавил желание закрыть глаза. Он добавил, по-русски: "Федор Петрович Воронцов-Вельяминов. Меня хотели арестовать".
— Рассказывайте все, — велел мужчина, что сидел напротив него. Федор, глядя в пристальные, светло-голубые глаза, подчинился.
Выслушав, Джон помолчал: "Вот что, месье Теодор, уезжайте-ка вы отсюда — и подальше". Увидев, как Федор открыл рот, герцог поднял руку: "Знаю, все знаю. Вам надо найти вашего брата. Сидя в крепости, а тем более — на каторге, вы этого все равно не сделаете".
— Мой брат может приехать в Санкт-Петербург, — неуверенно начал Федор, — искать меня…
— Ваш брат, — отчеканил Джон, — по молодости и незнанию влез в интригу, которая не вчера началась. Теперь вы меня послушайте, месье Теодор.
Федор молчал, отхлебывая ром. Потом, он, растерянно, сказал: "Мой брат хотел на ней жениться…"
— Видимо, да, — пожал плечами Джон: "А ведь там еще что-то было, в октябре, в крепости. Врач туда ездил, несколько раз. Наверное, болела она. Сейчас уже не узнать, конечно. Пусть упокоится с миром, бедная женщина".
— Так вот, — продолжил он, вслух, — императрица Екатерина, наверняка, подозревает вашего брата в шпионаже. И вас, заодно, тоже. Уж больно профессия у вас подходящая.
— Какая ерунда! — резко сказал Федор, — я докажу…
— В Пелыме доказывать будете? — ядовито поинтересовался Джон. "Послушайте, вам сколько лет?"
— Двадцать пять, — неохотно ответил Федор.
— Тем более, — Джон подошел к столу. Взяв листок чистой бумаги, мужчина стал что-то писать. "Бесполезно, — смешливо, подумал он. "Я же вижу — предложи я ему работать на меня, он мне голову разобьет, а то и похуже. И брат у него, наверняка, такой же. Ничего, посмотрим, что через пять лет будет".
— Я хотел обратиться к Суворову, он друг моего отца, покойного, — вдруг сказал Федор.
— Суворов сам в опале, — Джон убрал письмо в конверт и запечатал его: "Запомните. Я вам ссужу денег. Доберетесь до Або, оттуда ходят корабли в Гамбург. А уж в Германии, с ее шахтами — не пропадете".
— Я там учился, в Гейдельберге, — Федор все смотрел в непроницаемую черноту за бортом корабля. "Я не хочу бежать из своей страны".
— Никто не хочет, — хмыкнул Джон. "Но иногда приходится. Вы еще вернетесь, не волнуйтесь. Так вот, — он засунул руки в карманы матросской куртки, — захотите отдать долг, или просто выпить кофе, приедете в Лондон, и придете к собору Святого Павла. Там улица — Ладгейт Хилл. Трехэтажный дом по правой стороне, синяя дверь. Отдадите привратнику".
Федор повертел в руках конверт и покраснел: "Я не знаю английского".
— Может, еще выучите, — рассмеялся Джон, — у нас тоже хорошие шахты. Тут написано просто: "Мистеру Джону, в собственные руки".
Федор посмотрел на печать со львом и единорогом: "Хорошо, я запомню".
— Вот и славно, — Джон поднялся и велел: "Спите. Сейчас мы снимемся с якоря и пойдем в Або, ветер хороший, дня через два будем там. Я вас ссажу на берег, и распрощаемся, месье Теодор. Уж не знаю, на сколько, — он развел руками.
Федор зевнул: "А что вы делали на реке?"
— Рыбу ловил, — развел руками Джон. Он вышел, закрыв за собой дверь каюты. Уже на палубе герцог велел капитану: "Как будем подходить к шведским берегам, поднимите флаг. Все-таки суверенная страна, у нас с ними мирный договор. Неудобно, еще за контрабандистов примут. А потом вернемся сюда, — он взглянул на плоский, едва заметный в сумерках, поросший соснами берег залива и задумчиво добавил: "Вернемся, и закончим дела".
Матросы почти неслышно подняли якорную цепь. Бот, накренившись, поймав ветер, пошел на север.
Интерлюдия
Иерусалим, декабрь 1775 года
Мужчина проснулся еще до рассвета. Открыв глаза, он лежал, глядя в каменный потолок комнаты. За деревянными ставнями падал легкий, горный, сухой снег. Горел очаг, было тихо. Он, вымыв руки, пробормотав молитву — стал одеваться.
— Тридцать пять, — подумал он, выходя из своей спальни. Он прислушался — в комнате дочери раздавалось какое-то шуршание.
— Я сейчас, папа, — раздался веселый, девичий голос. "Сейчас спущусь и сварю тебе кофе. Возьми, пожалуйста, завтрак, он на столе лежит".
— Спала бы еще, — усмехнулся Исаак Судаков. Подняв свечу, он пошел вниз, по узкой, каменной лестнице. На кухне было почти тепло. Он, подбросив дров в очаг, посмотрев на огонь, вздохнув, пробормотал: "Что-то не так".