Они вышли из ворот, и направились вниз, по вьющейся среди елей и сосен дороге. У подножия горы поблескивал рудничный пруд. Рабе приостановился: "Скоро костры будут жечь, герр Теодор, Иванов день. У вас в России тоже его отмечают?"
— А как же, — Федор улыбнулся. "Вы мне скажите, герр Рабе, вы ведь на немца и не похожи, на итальянца, скорее".
Клаус рассмеялся. "Уж не знаю. Мы тут полтора века, в этих горах. Отец говорил — вроде из Англии наш предок приехал, тоже инженером был, как и вы. А у вас сегодня, что на обед?"
— Позавчерашний суп, — буркнул Федор, — сами знаете, у вдовы Беккер только пиво всегда свежее, а еда, — он ухмыльнулся, — не очень.
Они прошли мимо пруда, — босоногие мальчишки носились по воде, мимо башни с черепичной крышей, что возвышалась у лесопилки. Федор, подал руку Рабе: "Удачи вам там, в конторе, поругайтесь с ними как следует. Я сюда заверну, поговорю насчет леса".
— Приходите к нам обедать, герр Теодор, — улыбнулся Рабе. "Фрау Маргарита с утра сосиски с картошкой обещала, и кислая капуста у нас есть. Заодно посидим, я вам с этим — Рабе указал на чертежи, — помогу".
— Спасибо вам, — Федор покраснел и мастер подумал: "Так жалко его. Молодой, мой ровесник, а уже вдовец. Пусть хоть домашний обед, поест. Разве в трактире так накормят, как моя Маргарита готовит?"
— Тут дела закончу, переоденусь, — Федор смешливо подергал полу куртки, — и приду, герр Рабе. Мастер набил трубку и затянулся: "Шнапс у меня есть, хороший. Чего вам одному сидеть, да и шумно в трактире, не поработаешь, как следует".
Федор вдохнул ароматный дым: "Как будто вам рудничной гари не хватает, герр Рабе, тут у шахтеров наверняка — все легкие в свинцовой пыли".
— Не поверите, герр Теодор, когда меня тем годом завалило, — Рабе расхохотался, — больше всего жалел, что трубку с табаком под землю не взял.
— Рудничный газ, — Федор поднял бровь. "Тут его немного, конечно, шахта не угольная, но все равно…, Идите уже, — ласково подтолкнул он Рабе в плечо, — вы же пару месяцев, как повенчались, не след надолго молодую жену оставлять".
Он посмотрел на выпачканную серой пылью куртку Рабе, и, пробормотав: "Крепления, черт бы их подрал, — зашел во двор лесопилки.
Рабе аккуратно поставил рабочие, растоптанные башмаки у порога. Мастер крикнул: "Я пришел!".
— Сразу мыться! — раздался из комнат нежный голос жены. "Сейчас принесу лохань, ты иди в сарай".
Он прошел мимо клумб с цветущими розами, заглянул в курятник — внутри было чисто, в соломе стояла плетеная корзинка с яйцами. Скинув на пороге сарая грязную одежду, мужчина с наслаждением потянулся.
— Почти полмили вниз, — подумал Рабе, открывая дверь, забирая у Маргариты лохань с водой, — и потом еще две мили направо. Как назло, самый дальний участок и такие плохие крепления. Ничего, вернусь из конторы, сам туда схожу и как следует, поругаюсь с Большим Фридрихом. Пусть все заново ставят. А руда там, как на грех, богатая, одна из лучших штолен.
Он поднес к губам руку Маргариты, что намыливала ему голову: "Твой дядя, если не переделает крепления — рискует головой. Не только своей, но и всей бригады".
Жена вздохнула, и, зачерпнув чистой, теплой воды, смыла грубое мыло: "Сам знаешь, моему дяде — хоть кол на голове теши. Он до сих пор ворчит, что незачем руду в клети поднимать, можно как в старые времена — по лестницам карабкаться. Теперь, мол, детей к делу не пристроить, денег не зарабатывают".
— Я сам так начинал, — Рабе все сидел с закрытыми глазами, — сорок фунтов руды в корзинку за плечами, и дуй наверх. А потом вагонетки толкал, ты помнишь.
Маргарита развернула холщовую простыню, и вытерла его: "Когда ты вагонетки толкал, я еще в пеленках была. Зато потом помню, — она наклонилась и поцеловала его в лоб, — когда ты из рудничного училища приехал, я тогда в сортировочной работала. Тринадцать лет мне было, и я в тебя сразу влюбилась.
— Рассказывай, — Клаус нежно коснулся белой щеки. "Ты у меня такая красавица, никогда не поверю".
Косы темного золота, прикрытые чепцом, качнулись, Маргарита прикрыла синие глаза: "Истинная, правда, Рабе, вот чем хочешь, поклянусь. А почему, если вы клеть поставили, в шахте до сих пор лестницы есть?"
— Мало ли, — Клаус стал одеваться. "Вдруг пожар, вдруг водяное колесо сломается, да что угодно. Пусть будут, никому не мешают. Я сегодня герра Теодора на обед пригласил, помнишь, я тебе говорил о нем?"
— Русский, — Маргарита нахмурила белый лоб. "Он ведь инженер?"
— В Гейдельберге учился, — Рабе вытащил лохань во двор и вылил грязную воду в облицованную камнем канаву.
— Хорошо как! — сказала жена, застыв с корзинкой яиц в руках. Над горами Гарца садилось солнце, верхушки деревьев играли изумрудной, чистой зеленью, дул свежий, прохладный ветерок. Рабе, пригладив короткие, еще влажные волосы, привстав на цыпочки — Маргарита была выше, — поцеловал ее в щеку.
— Хорошо, — согласился он, и выглянул за ворота: "Герр Теодор, у нас тоже пиво есть".
— Все равно, — смешливо отозвался Федор, держа в руках глиняный кувшин, — вдова Беккер меня с пустыми руками к вам бы не отправила.
— Фрау Маргарита, моя жена, — нежно сказал Рабе. Она вскинула глаза: "Господи, какой высокий, огромный, как медведь. И глаза — совсем голубые, как небо. Красавец, какой".
— Милости просим, — Маргарита попыталась улыбнуться. Девушка почувствовала, как дрожит у нее голос. "Заходите, пожалуйста, на стол я уже накрыла".
Мужчины прошли в дом. Она все стояла, опустив корзинку на землю, прижав ладони к пылающим щекам.
— Очень вкусно, фрау Маргарита, — Федор передал ей тарелку. "А вы тоже — из старой семьи рудокопов, мне герр Клаус рассказывал?"
— Да, — девушка сложила грязную посуду в деревянное ведро. Смахнув крошки со стола гусиным пером, Маргарита весело добавила: "Сейчас будет кофе и пирог с изюмом!"
— Марья так же делала, — с болью в сердце, подумал Федор, провожая глазами изящную спину в темном, скромном платье. "Тоже так крошки смахивала. Только Марья маленькая была, а эта — вон какая высокая, мужа на голову выше".
Маргарита внесла кофейник. Расставив на столе чашки, девушка улыбнулась: "Можете курить, и обсуждать свои чертежи, я же вижу — вам не терпится".
Рабе незаметно, под столом, погладил ее ногу. Маргарита, вздрогнула, опустив глаза: "Я пойду, по хозяйству. Спокойной вам ночи, герр Теодор".
— Спокойной ночи, фрау Маргарита, — поклонился он.
В раскрытое окно спальни были видны крупные, яркие летние звезды. "Жарко, — тяжело дыша, лежа под мужем, прошептала девушка. "Словно в шахте".
Кровать мерно скрипела. Она, комкая в кулаке угол подушки, подставив ему губы для поцелуя, — опустила веки.
— Сейчас нельзя! — услышал он твердый голос. Вздохнув про себя, Рабе подчинился. Маргарита скользнула вниз. Он, удовлетворенно закрыв глаза, шепнул: "Я тебя люблю!"
— Ты не будешь скучать? — озабоченно спросил потом Рабе, привалившись к спинке кровати, погладив ее по белому плечу, жадно выпив воды из кувшина. "Все-таки я на пару недель уезжаю, там много дел, в Госларе".
— Конечно, — она приняла от мужа кувшин. Маргарита чуть заметно улыбнулась алым, красивым ртом. "Я буду очень скучать, милый".
— Ты моя хорошая, — пробормотал Рабе, засыпая, держа руку на ее теплой, нежной спине. "Я тоже, — мужчина зевнул, — буду скучать".
Маргарита лежала на боку, не двигаясь, смотря на темные силуэты копров над жерлами шахт, вдыхая свежий, ночной воздух.
— Теодор, — шепнула она неслышно. "Нет, Рабе, я не буду скучать".
Федор сел удобнее, привалившись спиной к нагретому вечерним солнцем камню, и посмотрел вниз. У рудничного пруда суетились мальчишки с дровами.
— Иванов день, — вспомнил Федор. Порывшись в кармане рабочей куртки, он достал аккуратно сложенные письма.
— Дорогой Теодор, — читал он, — что ты поехал на шахты, это, конечно, хорошо. Однако я, каюсь, все-таки хочу увидеть тебя в Гейдельберге в качестве своего помощника. Университет, сейчас, конечно, не так богат, как раньше, но здесь все равно — лучше платят, и нет свинцовой пыли вокруг". Он усмехнулся и опустил письмо на колени. "Также ходят слухи, что король Людовик собирается учредить отдельный институт для обучения горных инженеров. Поскольку ты хорошо знаешь французский, я бы мог потом рекомендовать тебя для преподавания там, в Париже. Если надумаешь вернуться в свою alma mater — жду тебя в конце лета, профессор Шульц".