— Можно и больше, — Федор зевнул, — воскресенье, торопиться некуда.
Он закрыл глаза и послушал пение птицы: "Хорошо!"
Маргарита проснулась в полночь. Быстро одевшись в свои старые, времен сортировочной, холщовые штаны и куртку, она спрятала волосы под косынкой.
Забрав из сарая маленькую пилу, Маргарита вышла на спящую улицу. Оглянувшись, она быстро побежала вверх, к воротам шахт. "Как все просто, — подумала девушка, открывая ключами Рабе замок, — воскресенье, никого нет. Никто меня не увидит".
Она прошла мимо конюшни, — лошади даже не пошевелились, и заглянула в черное жерло забоя. Клеть висела над ним, чуть покачиваясь от легкого ветерка. "Двадцать лестниц, по сорок ступенек в каждой, — вспомнила Маргарита, — потом сразу вбок, по рельсам. Свечи там есть, и кремень с кресалом тоже. Две мили направо и начнется дядина штольня. Рабе с утра будет там. Крепления старые, хлипкие, это все равно — могло бы случиться в любое мгновение. Вот и случится".
Девушка перекрестилась, исчезая в темном, бездонном провале, ловко спускаясь вниз.
В плетеной клетке, стоявшей на выступе породы, чирикала канарейка. Большой Фридрих чиркнул кресалом: "Вот видишь, все хорошо. Поет, что с ней сделается".
Рельсы чуть поблескивали в неверном свете свечи, теряясь вдали, в узком, высоком проходе, что вел к жерлу шахты.
— Дерево отличное, папа! — весело крикнул Вальтер, разгружая с другими шахтерами вагонетку.
— Давай, — подогнал мастер Большого Фридриха, — поменяем тут все, и мне надо к новой штольне идти, сегодня породу взрывать будем.
Рудокоп почесал рыжую голову. Опустив огромные ладони в ведро с водой, умывшись, шахтер усмехнулся: "Только июнь на дворе, Рабе, а уже какая жара. В августе мы тут голые лежать будем, помяни мое слово".
Из темноты раздались чьи-то шаги. Они услышали знакомый голос: "Не утерпел, решил вам помочь, у тебя, Фридрих и так — каждые руки на счету".
Федор сбросил куртку и вылил на мощные плечи воду: "Порох уже готов, герр Клаус, как взорвем — надо будет туда десяток человек из соседних штолен отправить. Чем быстрее мы до этого пласта доберемся, тем лучше".
Он посмотрел на прилепленные к полу свечи и хмуро заметил: "А ты бы, Фридрих, половину затушил, тут и так, — Федор повел носом, — газа предостаточно".
— Птица-то вон, живая, герр инженер, — упрямо ответил рудокоп: "Ну, пошли, ребята там уже все сколотили, сейчас менять будем".
Федор взглянул на серый блеск породы и остановился.
— Слышите, герр Рабе? — тихо спросил он.
Даже в тусклом огне свечи видно было, как побледнело смуглое лицо мастера.
— Фридрих, — крикнул Федор, — всем немедленно назад! Прямо сейчас!
Из дальнего конца галереи раздался грохот, высокий, пронзительный крик, а потом вокруг не осталось ничего, кроме темноты и обрушивающихся на них камней. Федор толкнул Рабе вниз и накрыл его своим телом, спрятав голову в ладонях. Откуда-то сверху было слышно беззаботное чириканье канарейки.
Федор пошевелился. Перекатившись на бок, он тихо спросил: "Герр Клаус, вы тут? Как вы?"
— Рука, — мастер сдавленно застонал. "Кажется, сломана, герр Теодор, зря я ее вытянул".
— Свечу бы найти, — Федор выругался по-русски, — кремень с кресалом у меня в кармане штанов были, вроде не выпали.
Он пошарил вокруг и нащупал еще теплый воск: "Ну, сейчас посмотрим — что у вас там с рукой!"
— Это крепления, — Рабе тяжело дышал, — если бы я так долго не тянул, раньше бы поговорил с рудничным управлением…, Это моя вина.
— Бросьте, — Федор зажег свечу и прилепил ее на валун, — вы мастер, а я инженер шахты, я тут за все отвечаю, так, что не корите себя.
Он откатил с руки Рабе окровавленный камень и посмотрел на синее пятно, что расплывалось пониже локтя, в прорехе изорванной куртки: "Сломали. Хорошо, что левая, и что кость наружу не торчит".
— У вас кровь, — сказал Рабе, глядя на него расширенными от боли глазами. "С лица капает".
Федор провел рукой по лбу и отмахнулся: "Ссадины, ничего страшного. Сейчас я вам лубок сделаю, тут где-то моя куртка валялась. Доску бы какую-нибудь найти…, - он оглянулся, подняв свечу: "Вот и старые крепления, не все в пыль размолотило. Посидите тут, я сейчас, — он осторожно помог Рабе прислониться к большому валуну.
— А где все? — спросил мастер. "Где Большой Фридрих, Вальтер, остальные?"
Федор застыл и велел: "А ну тихо!"
Из темноты доносился чей-то едва слышный, протяжный стон. Он поднял остатки креплений: "Сейчас руку вашу приведу в порядок, и пойду там, — Федор махнул рукой к выходу из штольни, — поищу. Кто-то жив еще".
— Я тоже, — приподнялся мастер.
— Сидите, — вздохнул Федор, — вы, если встанете — сознание потеряете. Воды нет у вас?
— Нет, — Рабе откинул голову назад и закрыл глаза. "И у меня нет, — угрюмо подумал Федор, отрывая полосы холста от куртки. Он вспомнил карту шахты: "Герр Клаус, тут же рядом это озерцо было. Помните, вы меня туда водили, как я приехал?"
— Там плохая вода, — сквозь зубы отозвался Рабе. "Свинец. Хотя лучше плохая вода, чем никакая. Оно недалеко, если лаз не завалило — можем добраться".
Федор поднес остатки крепления к свече и всмотрелся в дерево. "Что-то не так, — подумал мужчина. "Как-то странно оно сломалось. Нет, ерунда, привиделось, не может быть такого".
Он вздохнул, и опустился на колени: "Давайте сюда руку".
Потом он похлопал Рабе по щекам. Когда Клаус пришел в себя, Федор разломил свечу на две части: "Пойду, посмотрю, что там. Сколько человек сегодня в бригаде было?"
— Четверо, — сдержал стон Рабе. "И Большой Фридрих с Вальтером. Я сейчас отдышусь и посмотрю тут вокруг — может, еще свечи есть".
Федор кивнул. Вытерев кровь с лица остатками куртки, он исчез во тьме.
Стон все приближался. Федор отчетливо услышал горестный, совсем детский плач, доносившийся из-под перевернутой, заваленной камнями вагонетки.
Федор нагнулся — шахтер лежал ничком. Мужчина шепнул: "Все хорошо, все хорошо, это я, герр Теодор. Герр Рабе тоже жив, у него рука сломана. Что у вас?"
Рудокоп так и не поднимал головы. Федор, осторожно пошевелил его: "Ноги…, Не чувствую…, Вальтер под вагонеткой, там отец его, — мужчина обессилено махнул рукой. Федор увидел рыжую, окровавленную, разбитую голову Большого Фридриха. На рельсах поблескивало что-то серое, вязкое.
— Он еще и своим телом вагонетку прикрыл, — горько подумал Федор, переворачивая труп. "Не надо, чтобы мальчик это видел".
Он закрыл мертвые, голубые глаза, и приподнял вагонетку: "Вальтер, с тобой все в порядке?"
— Я ударился, — всхлипнул мальчик. "Но уже не болит. Герр Теодор, что с папой, где он?"
Федор помог мальчику выбраться наружу и придержал его за плечи: "Ты поплачь, милый мой, поплачь, я тут, я с тобой".
Ребенок встал на колени. Прижавшись щекой к лицу отца, мальчик разрыдался — еле слышно, вздрагивая плечами.
Федор погладил белокурую голову, и тяжело вздохнул: "Пойду, посмотрю, что там дальше".
Он дошел до обрушившегося входа в штольню, и увидел чьи-то ноги в растоптанных башмаках, что торчали из-под камней. "Холодные, — устало подумал Федор. "Там, значит, еще трое". Федор поднял какой-то булыжник, и начал стучать — упрямо, не останавливаясь.
Он прислушался и перекрестился — издалека доносилось такое же постукивание. "В шахте народа много, — вспомнил мужчина, — утренняя смена. Нас достанут. Сейчас Вальтер успокоится, перенесем этого, со сломанным позвоночником, и пойдем за водой".
Когда Федор вернулся, мальчик сидел рядом с искалеченным рудокопом, держа его за руку.
— Пойдем, Вальтер, — Федор посмотрел на оплывающий огарок свечи, — пока свет есть, надо нам его к герру Рабе перенести, на чем-то твердом. Помоги мне стенку вагонетки выломать.
Вальтер вытер заплаканное лицо: "Герр Теодор, а нас найдут?"
— Найдут, — твердо ответил Федор. "Там, — он махнул в сторону завала, — стучат уже. И я тоже постучал".
Вальтер помолчал. Глядя куда-то в сторону, мальчик спросил: "А остальные? Что с ними, герр Теодор?"