— Я сказал — нет, — отрезал старший Горовиц. Вздохнув, помолчав, он добавил: "Братик, милый мой, пойми ты — надо, чтобы хоть кто-то из нас выжил. Я ведь тоже, — он наклонился и поцеловал Меира в лоб, — хоть и врач, а все равно — военный. Так хоть ты зазря не рискуй".
Меир вытащил из кармана куртки потрепанную, старую записную книжку. Он хмуро сказал, вглядываясь в грубо нарисованную карту: "Ладно, по сведениям, что я слышал, — Кинтейл двигается медленно. Там хороших дорог нет, а они пушки везут. Пойду, завтра в штаб ополчения, посижу там с ребятами, может быть, удастся найти кого-то подходящего".
— Все готово, — сглотнув, позвала Мирьям. "Рыба жареная, и пирог с малиной на десерт. И лимонад, несладкий, как вы любите".
Она проводила глазами братьев, и едва слышно сказала: "Куртку свою Меир тут оставит, как всегда. Вот и хорошо".
Девушка встряхнула головой и зашла в столовую.
Уже разливая лимонад, Мирьям лукаво заметила: "Когда мы были на том обеде в Филадельфии, у раввина, там, рядом со мной сидела девушка, мисс Филипс, дочь этого мистера Ионы Филипса, который в филадельфийской милиции служит. Она, Хаим, только на тебя и смотрела. Ципора ее зовут".
— Ей двенадцать лет, — расхохотался Меир, — ты еще ему сосватай ту, что в пеленках лежит.
— Ну, — заметила Мирьям, разрезая пирог, — она вырастет, когда-нибудь. Правда, — девушка подтолкнула старшего брата в плечо, — или тебе надо тоже — в Старый Свет поехать, Хаим. Меир себе оттуда жену привезет, и ты этим займись.
— Меиру, — Хаим присвистнул, — девятнадцать лет, куда ему жениться.
Юноша отчаянно покраснел и, опустив голову, пробормотал: "Я и не собираюсь, в общем".
— А тебя, Мирьям, тоже — старший брат улыбнулся, — в Филадельфии уж, сколько юношей обхаживало. И все офицеры, из хороших семей, как этот майор, как его там…
— Нуньес, — помог Меир. "Биньямин Нуньес. Он, кстати, сейчас, переходит в кавалерию. К нам приезжает польский генерал, Казимир Пулавский, будет командовать конницей в армии".
— Вот да, — Хаим потянулся и стал загибать пальцы. "Лазарус, де Леон… — да их и не пересчитаешь, твоих поклонников. После войны непременно хупу тебе поставим, Мирьям".
— Сам сначала под ней побывай, — сестра высунула язык и стала убирать со стола.
Мирьям проснулась в середине ночи. Чиркнув кресалом, она зажгла свечу. Холщовые штаны и куртка лежали на сундуке. Девушка поднялась. Скинув рубашку, проведя ладонями по телу, она улыбнулась: "Ничего и нет еще. Сейчас волосы остригу, и никто меня от мальчишки не отличит. Жалко, конечно, но все равно — в госпитале я в чепце, с пациентками тоже, да и они у меня быстро растут".
Она присела на пол. Наклонив голову над расстеленной простыней, девушка стала щелкать ножницами.
Встряхнув кудрявой головой, Мирьям оделась. Спрятав в кожаную суму кинжал, с башмаками в руке, она спустилась вниз.
— Уехала на срочный вызов в деревню, — девушка придавила записку серебряным подсвечником и одним быстрым, неуловимым движением достала из кармана куртки Меира записную книжку.
Ловко перечертив карту, Мирьям тихонько приоткрыла дверь. Она застыла на пороге — огромная, серебряная луна висела над Бикон-Хиллом, по глади залива были разбросаны корабли, с юга веяло теплым ветром.
Мирьям надела башмаки. Выскользнув из калитки, проходя мимо дома миссис Франклин, она сунула под дверь конверт.
— Уехала по семейному делу, буду через три дня, — пробормотала Мирьям, спускаясь с Бикон-Хилла, засунув руки в карманы куртки.
— Все будет просто, — она вздернула подбородок. "Говор у меня самый что ни на есть бостонский, инструменты я с собой взяла — зуб вырвать смогу, рану почистить и зашить тоже. Вот и посмотрим — кто там из британцев зубной болью страдает. А Кинтейл меня и не увидит. Он полковник, такие люди на мальчишек внимания не обращают".
Мирьям сорвала какую-то травинку. Пройдя по набережной, она оглянулась — в окне каморки Дэниела горела свеча.
— Сдал, — улыбаясь, подумала она. "Сдал экзамены. Нет, потом, все потом. Сначала — дело".
Девушка закусила травинку зубами. Выйдя в городское предместье, Мирьям повернула на юго-западную дорогу.
Лошади медленно ступали по тропинке вдоль реки.
— Вообще, — сказал Теодор, оборачиваясь к Дэвиду, указывая на трубы ткацкой фабрики, — когда будет подписано перемирие, я хочу и сам заняться мануфактурами. Сырье у нас отличное, не хуже британского, незачем тратить золото на импорт тканей. Что там слышно, — он оглянулся на дочь и понизил голос, — вы ведь вчера ездили в Уотертаун?
— Лорд Кинтейл подбирается к Бостону, — так же тихо ответил Дэвид, — с тремя полками и артиллерией. Надеюсь, они смогут выкинуть этих бандитов, — карие глаза зло заблестели, — из города.
— Ну, — заметил Теодор, — в Бостоне и окрестностях много ополченцев. Сами знаете, атаковать город, который стоит на холмах — сложно. Тем более с равнины, тем, более не имея поддержки с моря. Все британские военные корабли сейчас собрались вокруг Нью-Йорка. Марта, — он улыбнулся, — ты о чем задумалась?
— Так, — девушка подогнала своего рыжего коня, — какой вечер сегодня красивый. Жалко, мистер Дэвид, что Мэтью ногу растянул.
— Он завтра уже и оправится, — Дэвид посмотрел на багровую полосу заката над дальними лесами. Небо над ним было окрашено в глубокий, темно-синий цвет. Чуть поблескивали еще слабые, звезды, над поляной метались стрижи.
— По-мужски ездит, — подумал он, глядя на то, как девушка уверенно сидит в седле. Бронзовые косы спускались на куртку тонкой кожи, расшитую бисером.
— Это микмаков одежда, мистер Дэвид, — усмехнулась Марта. "Я на фактории часто в индейском наряде ходила, на охоте так удобнее".
— Пора и домой, — Теодор повернул своего гнедого, красивого жеребца. "Я завтра в Бостон еду, это на рассвете вставать надо".
Марта, на мгновение, коснулась руки отца и тот ласково улыбнулся.
Гнедой жеребец, вдруг, дернул головой, и, поднявшись на дыбы, гневно заржал. Лошадь поскакала, не разбирая дороги, по каменистому берегу реки.
— Папа! — отчаянно крикнула Марта, с ужасом увидев, как отец, пытаясь сдержать коня, привстает в стременах. Жеребец попытался сбросить всадника, тот потерял равновесие, и, зацепившись за стремя, рухнул на прибрежные валуны.
Лошадь с негодованием всхрапнула и, таща за собой человека, — ринулась прочь, вниз по течению.
— Папа! — не успел Дэвид опомниться, как Марта, пришпорив своего коня, крикнула: "Avant!"
— Еще не хватало, чтобы и она голову разбила, — подумал плантатор. Он спустился вниз по склону, и увидел окровавленные камни.
— Отлично, просто отлично, — усмехнулся про себя Дэвид и прищурился — Марта, на своей рыжей лошади, догоняла гнедого жеребца.
— Не смей! — было, хотел крикнуть он. Девушка, поравнявшись с взмыленным конем, ловко перехватила поводья. Соскочив на землю, она что- то сказала жеребцу.
Тот, остановившись, — коротко, горько заржал.
— Надо вынуть шип, — решил Дэвид, подъезжая ближе. "Не приведи Господь, конюх заметит. Сейчас отправлюсь в усадьбу, потом за врачом, и возьму с собой этого жеребца, что ему тут оставаться. Но какая смелая у нас мисс Марта, я и не ожидал".
Марта подняла зеленые, блестящие глаза, и закусила губы: "Мистер Дэвид…, Надо врача…Папа…, - она часто подышала. Держа голову отца у себя на коленях, наклонившись, девушка шепнула: "Папа, ты меня слышишь? Дай знать, если слышишь, пожалуйста".
Светлые волосы на затылке мужчины слиплись от крови, голубые глаза с расширенными зрачками смотрели вверх, на уже почти ночное небо.
— Марта, милая…, - осторожно сказал Дэвид, опускаясь рядом с ней. "Мне очень жаль…"
— Он дышит, — сухо сказала девушка, не глядя на плантатора. "Дышит, и сердце у него бьется, проверьте сами". Дэвид взял покрытую ссадинами руку и прислушался. "Действительно, бьется, — понял он. "Хотя это ненадолго, с проломленным затылком не живут. Надо и вправду врача привезти".
— Я сейчас, — сказал он торопливо. "Сейчас доеду до усадьбы, пришлю сюда слуг и отправлюсь за врачом, милая. Теодор, — он посмотрел на мертвенно бледное лицо, — если вы меня слышите, пошевелите рукой".