Девушка только поклонилась и прошла к себе. Мэри спала, разметавшись, раскинув руки, улыбаясь чему-то. Юджиния перекрестила ее. Сев на пол, не двигаясь, она стала ждать.
Когда из-за полога раздался храп, она достала из рукава рубашки кинжал с фигуркой рыси. Посмотрев на него, встав, Юджиния шепнула дочери: "Я сейчас".
Вернувшись, она вылила воды на свои испачканные руки, и наклонила голову — его хрип был уже почти не слышен. "Крови как много было, — холодно подумала Юджиния, пряча кинжал, беря на руки сонную Мэри.
— А мы с ней пойдем, куда глаза глядят, на запад. Негры говорили — там никого нет. Никого и не надо, — она поцеловала дочь в смуглую щечку. Нагнувшись, Юджиния выскользнула на зады шатра. В лагере было тихо. Девушка, оглянувшись, постояв несколько мгновений на месте, побежала к тропинке, что взбиралась на холмы.
Вода в ручье играла, переливалась на утреннем солнце. Сверху, из крон деревьев, были слышны голоса птиц. Джон перевернулся. Открыв глаза, юноша посмотрел в нежное, голубое небо: "Здесь все другое, не такое как в Англии. Больше места, просторней, кажется, что земля эта никогда не закончится. Господи, да о чем это я?"
Он оглянулся — девушка спала, уткнув голову в сгиб руки. "Мирьям, — вспомнил Джон ее шепот. "Мисс Мирьям".
— Надо поесть что-нибудь, — юноша взвесил на руке мушкет. "Вот только стрелять опасно, вряд ли мы далеко от лагеря отошли, миль, пять, не больше". Он оглядел кусты, и, улыбнувшись — стал рвать малину.
Они сидели друг напротив друга, облизывая пальцы. Джон, пряча глаза, пробормотал: "Мисс Мирьям, я вам должен сказать…, Это я пошел к полковнику, доложить о вас. Можете, я не знаю, — юноша помолчал, — застрелить меня, что ли".
Девушка устало вздохнула: "Вам лет-то сколько?"
— Четырнадцать, — покраснел Джон. "Я соврал вербовщику".
— Так на войну торопились? — съязвила она.
— Я сестру искал, только она погибла, наверное, — Джон помолчал и стал говорить, все еще не глядя на девушку.
— Совсем мальчик, — поняла Мирьям. "И ведь он меня спасти хотел, и спас. Господи, — она вдруг незаметно сжала кулаки, — а что было тогда, после того, как он пришел? Ничего не помню. Только Кинтейла, — она вдруг почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Мирьям, нарочито спокойно, сказала: "Мне очень жаль. Только вам надо домой вернуться, Джон, отец вас будет искать. Давайте в Бостон проберемся".
— Сейчас нельзя, — он помолчал. "Тут все нашими…, британцами кишит, нас сразу поймают. Надо немного отсидеться тут, в глуши, а еще лучше — дальше на запад уйти".
Мирьям почесала кудрявые волосы.
— Там горы, — хмыкнула она, — Аллегени, их так индейцы местные называют, племя ленапе. А эти холмы, — она усмехнулась, — наш бывший губернатор, сэр Фрэнсис Бернард, назвал Беркширами. Как в Англии. За горами никто не был, может, охотники какие-нибудь, и все. Джон, — она подняла большие, синие глаза, — скажите мне, только честно…, Я ничего не помню, после того, как вы застрелили того солдата. Я, наверное, сознание потеряла, и очнулась только ночью, когда вы меня позвали. Что со мной было?
— Никогда, ни за что ей не скажу, — решил Джон и вслух ответил: "Да ничего. Лежали на гауптвахте, и все".
Мирьям тихонько вздохнула: "Поздно уже что-то делать, да у меня и нет ничего. Что будет, то и будет, сначала еще выжить надо. А кинжал мой у Кинтейла остался, теперь уже и не забрать его у этого мерзавца".
— А синяки ваши пройдут! — горячо, сказал юноша. "Уже проходят, мисс Мирьям!"
— Просто Мирьям, — она улыбнулась: "Давайте с вами рыбу половим. Тут она непуганая, на палец бросается. Охотиться нельзя, услышат еще, да и не могу я есть такое мясо".
— Вы еврейка, — утвердительно сказал Джон.
Он посчитал на пальцах и смутился: "Не могу запомнить, какой-то из моих предков, давно, так вот — он тоже был еврей. Сэр Стивен Кроу, Ворон. Понятно, — Джон улыбнулся, — что не все об этом знали, только семья. Он стал евреем, чтобы жениться на своей второй жене. У нас и родственники в Амстердаме есть, Мендес де Кардозо их зовут, его потомки, только я их еще никогда не видел. Папа не возил нас…, меня, — юноша осекся, — на континент".
— А тот капитан Стивен Кроу, что Квебек обстреливал, — спросила Мирьям, подперев щеку рукой, — он тоже — родственник ваш? О Вороне-то я слышала, — она рассмеялась, — но думала — не бывает таких людей, это легенда. Есть песня на ладино, это такой язык еврейский, на нем мой папа хорошо говорил…
— Я знаю, — обиженно сказал Джон. "Знаю о ладино. Песня о том, как Ворон спас прекрасную донью Эстер от костра?"
— Угу, — кивнула Мирьям: "Там Ворон говорит: "El kierrer es pueder", чтобы добиться чего-то, надо желать этого всем сердцем. Мой отец очень любил эту песню".
— Капитан Кроу, — Джон помолчал, — тоже родственник наш. Дальний, конечно. А ваша семья разве не из Старого Света, Мирьям? Я думал, все евреи здешние оттуда.
— Когда-то давно, — она, чуть охнув, поднялась, — да. А вообще мой, — девушка наморщила лоб, — предок и семья его приехали из Бразилии. Больше ста лет назад, их там два десятка человек приплыло в Нью-Йорк, они от инквизиции спасались. Пойдемте, — Мирьям взяла мушкет, — проберемся дальше к западу, там можно будет костер разжечь, не сырой же нам рыбу есть.
— Мирьям, — спросил Джон, когда они уже шли в самой глубине леса, — а вам сколько лет?
— Семнадцать, — она, не оборачиваясь, застыла: "Шум какой-то, слышите?"
Индейка, хлопая крыльями, снялась с ветки и вспорхнула вверх.
— Показалось, — уверенно проговорил Джон. "Пойдемте, найдем какой-нибудь ручей, вам же искупаться надо, — он покраснел, — и ветвей наломаем — под ними спать теплее".
Девушка кивнула, и они растворились в дремучей чаще леса.
Юджиния устроила Мэри на лужайке, расстелив свою шаль. Дав девочке кинжал, она ласково сказала: "Сейчас мама принесет малины, позавтракаем, и пойдем дальше!"
— Куда? — поинтересовалась Мэри, восхищенно разглядывая фигурку рыси.
— На запад, — Юджиния поцеловала ее: "Тут безопасно. Поляну издалека не видно, да и сидит она в самой норе. Я и вернусь сейчас".
Она помахала Мэри рукой — та возилась с кинжалом, и, раздвинула кусты: "Там индейцы, на западе. Я слышала — они никого не щадят, всех убивают, без разбора. Ерунда, ребенка же они не тронут. Все равно — хуже, чем здесь, уже не будет".
Юджиния подставила лицо нежному, утреннему солнцу, и улыбнулась: "Как хорошо на свободе. Все, сейчас поедим, и дальше пойдем, нечего время терять. Мэри я в шали понесу, так быстрее".
Она раздавила губами малину. Облизнувшись, девушка сердито сказала себе: "Еще чего вздумала! Там дитя голодное сидит, а ты тут прохлаждаешься".
Юджиния потянулась за ягодами и застыла — в шею ей уперся штык. "Так вот она где, — холодно сказал сзади мужской голос. "Беглянка, значит, нашлась. Только без дочки. Бросила, конечно, чего еще от негров ждать? Но мы ее отыщем. Ребята, — офицер, на мгновение, опустил мушкет, — руки ей вяжите, в лагерь поведем".
— Мэри, — обреченно, горько подумала Юджиния. "Она же там совсем одна, не выживет без меня. Господи, будь, что будет".
Она бросилась бежать и еще успела услышать: "Огонь!"
Юджиния почувствовала страшную, обжигающую боль в спине, и упала, вытянув руки вперед. Малина рассыпалась. Лейтенант услышал ворчание сзади: "По патриотам лучше бы так стреляли, чем по беззащитным бабам, в спину-то каждый мастак попасть".
— А ну тихо! — прикрикнул британец и наклонился над Юджинией. "Она еще жива, — он оглядел солдат, — несите ее в лагерь. Пять человек, — он посчитал по головам, — останутся тут, со мной, мы весь лес обыщем, но найдем ее отродье".
Юджиния даже не пошевелилась, когда ее укладывали на холщовые, мгновенно набухшие кровью носилки.
Мэри услышала выстрелы. Отложив кинжал, склонив набок изящную, кудрявую голову, девочка обиженно позвала: "Мама!"