Тео посмотрела на него искоса: "Знаешь, я Мирьям недолго видела, но думаю — она выберется, не может такая девушка пропасть. Все будет хорошо".
— Что же с ней там делали? — горько подумал Дэниел. "Хаим сказал — ее просто на гауптвахте держали, и все. А потом она сбежала, с каким-то солдатом. Что за солдат, почему они сговорились? Что это я — ревную, что ли? Какая разница — главное, чтобы Мирьям жива, осталась, все остальное уже неважно".
Он повернулся, и, улыбаясь, ответил: "Спасибо тебе, Тео. Я у лорда Кинтейла лично поинтересуюсь — что с Мирьям случилось".
Тео увидела холодный огонь в сине-зеленых глазах. Девушка вздохнула: "Вроде и не похожи они с мистером Дэвидом, и сравнивать их даже нельзя, а все равно повадка та же. У его отца тоже лицо каменеет, даже страшно смотреть становится".
— Ты не беспокойся, — Дэниел забрал у нее сверток с рубашками, — в Париже рабства нет, и вообще, — он потянулся и снял с полки какой-то томик, — там сейчас все философы и писатели выступают против него. Возьми, — он передал Тео книгу, — это Руссо.
— Об общественном договоре, или принципы политического права, — увидела девушка заглавие. Она полистала томик и вслух прочла: "Если народ, как только получает возможность сбросить с себя ярмо, сбрасывает его, — он поступает еще лучше; ибо, возвращая себе свободу по тому же праву, по какому ее у него похитили, он имеет все основания вернуть ее".
— И человек тоже, — едва слышно сказала Тео. "Имеет все основания вернуть себе свободу".
— За это мы и сражаемся, — ответил ей Дэниел. "За то, чтобы наша страна и люди в ней — были свободными".
Она внезапно отступила назад. Прижимая к груди книгу, Тео спросила: "Так почему? Почему у всех вас есть рабы, Дэниел? У тебя нет, а у Вашинтона, Адамса, Джефферсона — у них ведь есть. У Джефферсона, — Тео зарделась, — даже цветные дети родились. Слухи ходят, — торопливо добавила девушка.
Он все молчал, а потом, горько, ответил: "Ты думаешь, я этим не мучаюсь, Тео? Каждый день. Как можно провозглашать свободу в стране, где половина ее жителей прозябают в оковах, где создания Божьи продают на аукционе, где детей разлучают с родителями…"
Тео выпрямилась: "Я понимаю Юджинию. Если бы у меня было дитя, я бы сделала то же самое, и не задумывалась бы. Ее дочь умерла свободной, — вишневые губы девушки, на мгновение, искривились, — это дорого стоит".
Он коснулся рукой смуглых пальцев: "Напиши мне, Тео. Об этом, о смерти Юджинии. Пожалуйста. Я бы и сам мог, но это будет, — Дэниел пожал плечами, — не так, неправильно. Я ведь белый. Напиши, а мы напечатаем, брошюрой".
— Нет, — после долгого молчания вздохнула Тео, — я напишу не как цветная, Дэниел, а как человек. Хватит, — ее ноздри раздулись, — надоело делить людей по цвету кожи.
— Да, — после долгого молчания проговорил юноша, — ты права. Спасибо тебе.
— L’Audace покачивалась на спокойной глади залива. Хаим посмотрел на два барка, что бросили якорь немного поодаль. Отведя Меира в сторону, он достал из кармана мундира какой-то пожелтевший листок бумаги. "Читай, — сказал он брату, — это я нашел на том месте, где был лагерь Кинтейла".
Меир пробежал письмо и потрясенно спросил: "Этот капитан Мартин Кроу, кто он?"
— Я навел справки в порту, — Хаим отчего-то вздохнул, — не так много времени прошло. Англичанин, ходил сюда на торговых кораблях. Погиб в декабре пятьдесят восьмого года. Тут, неподалеку, в шторм. Вдовец, у него был один ребенок. Мальчик.
— Стивен, — утвердительно сказал Меир и опустил глаза к ровным строчкам: "Если родится мальчик, можно назвать его Питером, а девочку — Юджинией. Я совсем скоро приеду, и тогда мы будем вместе — навсегда. Вечно любящий тебя, капитан Мартин Кроу", — прошептал юноша. "Это что же получается, Хаим?"
— Юджиния была его сестрой, единокровной, — горько ответил ему старший брат. "Ты возьми, возьми это письмо. Думаю, если капитан Стивен Кроу встретится вам по пути, он узнает руку своего отца".
— Ему будет наплевать на это, — жестко ответил Меир. "Ты же сам слышал, Хаим, он безжалостный человек".
— Возьми, — настойчиво повторил юноша, — никто не знает, чем это, — он кивнул на письмо, — обернется. И расскажи ему, как умерла его сестра.
— Если он меня раньше не застрелит, — пробормотал Меир, и они пошли к шлюпке.
Тео подняла голову и посмотрела на золоченого кузнечика над крышей Фанейл-Холла. "Может, и вернешься еще, — мягко сказала миссис Франклин, поправляя холщовый чепец. "Мирьям найдется, встретитесь с ней".
— Да, — кивнула Тео и обняла акушерку — они были одного роста. "Спасибо вам, миссис Франклин, огромное спасибо! Если бы не Мирьям, если бы не вы…"
— Провозгласите свободу по всей земле, — усмехнулась пожилая женщина. "Хороша бы я была христианка, если бы не исполняла того, что Господь нам велит. А ты…., - она прошептала что-то на ухо Тео. Та, покраснев, помотала головой.
— Посмотришь, как оно будет, — заметила акушерка. "Неволить себя, не надо, конечно, а все же…, - она обернулась и помахала рукой Дэниелу, что бежал по набережной: "Успел все-таки".
— Во-первых, держи, — юноша протянул ей тонкую брошюру, — только что с пресса. Это сборник, там твоя статья, и мы еще собрали свидетельств бывших рабов.
— Жизнь в оковах. Издано обществом аболиционистов Массачусетса, — прочла Тео и улыбнулась: "Очень хорошо, что так много напечатали, целых две сотни".
— А во-вторых, — русые, непокрытые волосы юноши ерошил западный ветер, — удачи тебе, Тео, и надеюсь, что встретимся!
— Непременно, — она кивнула темноволосой, изящной головой и пожала ему руку. "И тебе, Дэниел, тоже — спасибо".
Тео подобрала подол простого, светлого миткалевого платья, и весело добавила: "Меир рукой машет, пора в шлюпку".
— А ты, — велел Дэниел юноше, когда они спустились к воде, — не лезь там, на рожон, Ягненок. Понял?
Тот кивнул, и юноши обнялись. Хаим поглядел на то, как шлюпка, наклонившись под ветром, идет к L’Audace: "Я ему письмо отдал, я тебе говорил о нем".
— Правильно, — кивнул Дэниел. Они услышали голос миссис Франклин: "А вы что это в мундирах оба явились? На войну, никак, отсюда?"
— Отпуск закончился, — вздохнул Хаим. Посмотрев на часы, он добавил: "Уже скоро на позиции, и мне, и лейтенанту Вулфу".
— Мне, значит, в госпиталь возвращаться, — хмыкнула акушерка. Строго посмотрев на них, она велела: "Пойдемте, кофе вас напою, надеюсь, что не в последний раз".
Тео, стоя на корме корабля, прищурилась — золоченый кузнечик сверкал под лучами полуденного солнца, черепичные крыши Бостона таяли в легкой дымке, пахло солью и свежестью, и она озорно подумала: "Совсем не укачивает".
— Это пока, — будто услышав ее, сказал Меир. "Еще можем в шторм попасть".
— Все равно не укачает, — девушка вздернула голову. "Я знаю". Тео помахала удаляющемуся берегу и шепнула: "Прощай, Новый Свет".
— Вот и все, — нарочито весело сказала Марта, выжимая тряпку над серебряным тазом. "Сейчас мистер О’Доннел тебя переоденет, и я поиграю, да, папа?"
Отец, как всегда, лежал с закрытыми глазами. Марта, вздохнув, поцеловала высокий лоб. Она забрала таз. Выйдя с черного хода в напоенный августовским солнцем, тихий сад, Марта выплеснула воду.
— Так не бывает, — зло подумала девушка, присев на теплые, каменные ступени. "Не бывает, чтобы с первого раза. Но ведь уже неделя прошла, а до сих пор ничего нет. Может быть, это из-за волнения. Даже к врачу не съездить, нельзя оставлять этого мерзавца наедине с папой. Есть же какие-то травы, та старуха, у микмаков, которая лечила — к ней и женщины ходили. Тут даже индейцев нет неподалеку — не узнать. Но я не буду ему говорить, ни за что, — она помотала головой в шелковом чепце. Сорвав несколько поздних, пышных роз, девушка вернулась в дом.
— Вот, — улыбнулась Марта, поставив цветы в китайскую вазу, — если ты откроешь глаза, папа, то ты увидишь — какие они красивые.
— У нее другой голос, — подумал Теодор. "Девочка, бедная моя, что с ней случилось? Как будто хочет заплакать, и не может, сдерживается. Господи, ну сделай так, чтобы с ней все хорошо было, прошу тебя".