Мэри вспомнила надгробье серого гранита, с простым крестом. «Темперанс Франклин. Много было жен добродетельных, но ты превзошла всех их». Она вздохнула: «То дело давнее, а дядя Дэниел, - девушка почувствовала, что краснеет, - он просто много знает, много путешествовал - с ним интересно, вот и все».
-Ну-ну, - только и сказала Мораг. Мэри отозвалась, с внезапной злостью в голосе: «Все равно я тут, а Америке, не смогу выйти замуж. По мне сразу видно, - она коснулась своих мелких кудряшек, - какая у меня кровь. Я не белая».
Мораг посмотрела в блестящие, зеленые глаза. Поднявшись, обняв сестру, она твердо проговорила: «Ничего не видно, не придумывай. И вообще, - девочка рассмеялась, - а мне что делать? У меня половина индейской крови. Интересно, - она застыла, глядя на ночное, усеянное звездами небо за окном, - а что с Меневой случилось? Он все-таки мой брат…»
Мэри погладила сестру по голове: «Мы его никогда больше не увидим, думаю».
-Я его и не помню почти, - Мораг помрачнела. «И отца не помню. А ты…, - она осеклась и стерла слезу со смуглой щеки: «Прости, пожалуйста».
-Кого бы я хотела увидеть, - весело сказала Мэри, забираясь в постель, - так это Джона. Помнишь, мама о нем рассказывала? Мы с ним дружили, с ним весело было. Давай спать, - она задула свечу. Мораг, свернувшись в клубочек рядом с ней, сразу задремала.
Мэри лежала, закинув руки за голову, слыша его уверенный, спокойный голос: «Вот тут, - бумага зашуршала, - будет город. Мы там как следует, все промерили. Месье л’Анфан уже начал планировать дороги, улицы…Я еще напишу в Лондон, кузине Изабелле. Думаю, она с удовольствием примет участие в такой работе, она отличный архитектор, - Дэниел усмехнулся: «Она уже целый город построила, Эс-Сувейру».
Взрослые заговорили о Марокко, о том, какие здания будут строиться в новом городе. Мэри исподтишка посмотрела на Дэниела - заходя в столовую, он усмешливо сказал: «Надеюсь, вы меня простите за такой скромный наряд. Я не успел заехать в Филадельфию, остановился тут, на постоялом дворе».
-Ему идет, - подумала Мэри, рассматривая загорелую, крепкую шею, приоткрытую воротником льняной рубашки.
-Разумеется, - Дэниел отпил вина, - я уже выбрал участок и для своего дома, и для особняка Горовицей - будем соседями. Бостонский дом я Тедди отдам, как он в Америку приедет. А вы еще не были в Англии? - внезапно спросил он. Мэри, вздрогнув, ответила: «Нет»
-Как Мораг подрастет, - рассмеялся капитан Кроу, - мы их отправим в Лондон, и в Париж - с родственниками повидаться.
Мэри перевернулась на бок: «Брось, он взрослый мужчина, правая рука министра иностранных дел, зачем ты ему нужна…». Девушка поворочалась и, взбив подушки, закрыла глаза.
В саду было тихо. Дина, присев на каменные ступени, покачала Батшеву: «Видишь, все в синагогу ушли, первый день праздника. Одни мы с тобой остались». Полуденное, осеннее солнце золотило листья деревьев. Батшева, проснувшись, позевала и попросила грудь. Дина кормила ее, глядя на сукку: «Мальчишки все-таки там ночевали. Мирьям сказала - даже не замерзли. Тепло еще, ничего страшного».
Она отнесла спящую дочь наверх. Спустившись на кухню, Дина хмыкнула: «Как вернутся все - надо будет обед подавать. Дети помогут еду носить, ничего страшного».
Дина налила в стакан воды. Пройдя по дорожке, присев на деревянную скамью в суке, она немного отпила, пробормотав благословение.
-Что, даже воды нельзя в доме выпить? - услышала она знакомый голос. Дэниел поклонился и прошел внутрь: «Вы позволите, кузина Дина?»
-Конечно, кузен Дэниел, - она покраснела. Мужчина устроился рядом. Дина лукаво добавила: «Пить, и есть надо только в сукке. И ночевать тоже, но только мужчинам, разумеется».
-Значит, вы одна спите сейчас? - его зеленовато-голубые глаза все смотрели на нее - пристально. Дина зарделась и буркнула: «Тут холодно, кузен Дэниел, разрешается в доме оставаться».
-Это нескромно, - беспомощно подумала Дина. «Тут сад, конечно, но он ведь закрытый..., И Батшева наверху спит…, Он родственник, только очень дальний. И не еврей. Господи, надо встать и уйти!»
Однако она все сидела на скамейке, краснея. Дэниел полюбовался белокурой прядью, спускавшейся из-под завязанного по-домашнему платка синего шелка: «Я ей нравлюсь, сразу видно. Кузина Дина, - он усмехнулся: «Я, к сожалению, должен возвращаться в Филадельфию, по делам. Раз вы тут до следующего лета, а, может быть, и дальше, - мне Меир говорил, - я вас навещу, кузина Дина. Вы будете мне рады?»
Дина почувствовала его горячую, крепкую ладонь, рядом со своей рукой. Женщина ощутила прикосновение его пальцев. Сглотнув, она ответила: «Да».
-Я так и знал, - шепнул Дэниел и рассмеялся про себя:
-Вот и отлично. Красивая, молодая любовница, и сама же не заинтересована в огласке. Пойди еще найди такую женщину. Эстер постарела сильно, седина уже в голове, да и не след соблазнять жену коллеги. Меир хоть и депутат пока, но потом вернется в правительство. А Мирьям, кроме своего квакера-трезвенника, никого другого не видит. Да и подурнела она в деревне, раньше у нее столько веснушек не было. А эта…, - он наклонился и прижался губами к шее Дины, - эта…Она бы мне прямо тут отдалась, но не надо, опасно.
-Кузен Дэниел, - услышал он растерянный голос. «Кузен Дэниел, я прошу вас, не надо, это грех…»
-Я ведь совсем один, кузина Дина, - едва слышно, горько, сказал Дэниел. «Живу на постоялых дворах, у друзей…, Никто меня не ждет, никому я не нужен,…Пожалуйста, не будьте такой жестокой, я прошу вас…, Один поцелуй, всего только один..., Я, - он помолчал, - я буду вспоминать его, всю жизнь…»
Мужчина опустился на колени. Дина почувствовала мимолетное, нежное, прикосновение его губ. Она заставила себя отстраниться, слыша, как стучит ее сердце, - беспорядочно, глухо.
-Спасибо, - Дэниел помолчал, - Дина. Спасибо вам. Мы с вами еще увидимся, обещаю.
Он поднялся и, коротко поклонившись, вышел. Дина откинулась на спинку скамейки, глядя на свои дрожащие пальцы. Только плач Батшевы погнал ее в дом, в спальное крыло. Она дала дочери грудь и долго сидела на кровати, ласково укачивая ее: «Нет, нет, я не смогу, не смогу…»
Дина сняла бриллиантовые серьги. Положив их на серебряный поднос, встряхнув непокрытыми волосами, она улыбнулась: «Тебя так все хвалили за обедом, Аарон, и новый староста синагоги, и его жена…, Так приятно».
Она стала заплетать косы. Муж, что уже полулежал в постели, читая что-то, попросил: «Иди сюда, милая».
Дина присела рядом. Аарон, замявшись, взял ее маленькую руку: «Предлагают тут мне остаться, Динале. В новый город поехать, мы сегодня с равом Гершомом говорили об этом…, Понимаешь, все хорошо, и дом у нас будет, большой, и девочки будут учиться…, Но я буду тосковать по Иерусалиму, я знаю, - он тяжело вздохнул. Дина приникла головой к его плечу:
-Я не устою. Если мы будем жить там, в столице, - я не устою. Он будет рядом, мы будем видеться…Господи, прости меня, я согрешила, я знаю, нельзя было позволять ему то, что я позволила….
Она поцеловала мужа в щеку: «Тебе же лучше в Святой Земле, Аарон. А мне и девочкам - хорошо там, где хорошо тебе. Так что следующим летом вернемся, как и решили».
Батшева заворочалась в колыбели. Дина, поднявшись, взяв дочь - повернулась к мужу. Он смотрел на нее - темными, красивыми глазами: «Иди сюда, с маленькой». Аарон отложил книгу и устроил их в своих руках. Он смотрел на то, как кормит жена, обнимая ее, шепча на ухо что-то нежное. Дина, закрыв глаза, сказала себе: «Обещаю, больше никогда не оступлюсь».
-Я люблю вас, - Аарон полюбовался спокойным личиком Батшевы и запел: «Durme, durme, mi alma donzella, durme, durme, sin ansia y dolor».
-Без горя и несчастий, - Дина помолчала и повторила: «Без горя и несчастий. Я уверена, Аарон, так и будет».
Пролог
Варенн, Франция, июнь 1791 года
Роскошная карета, запряженная четверкой гнедых, медленно ехала по накатанной, широкой дороге. Вокруг зеленели поля, вдалеке, над лесом, кружились какие-то птицы. Кучер - маленького роста, плотный, коротко остриженный, приоткрыл окошечко: «Там застава, ваша светлость».