-Спасибо, Робер, - одними губами отозвался Джон. Он потер ноющий висок, и, поправив свой шелковый галстук, поиграл перстнями на пальцах:
-Ничего страшного, до Монмеди всего двадцать пять миль. Это, наверняка, последняя проверка документов перед границей. К вечеру будем уже во Фландрии, там ждет мой сын. Ваш брат, - герцог поклонился невысокой, белокурой женщине с усталым лицом, в простом платье служанки, - ваш брат, император Леопольд, ваше величество, - согласен отправить австрийские войска против армии бунтовщиков.
-Долой дворян! - раздался чей-то залихватский голос с дороги. В золоченую дверцу ударился комок грязи. Робер щелкнул кнутом, карета покатилась быстрее. Женщина, посмотрев припухшими, голубыми глазами вслед отряду солдат, что шел к Парижу - перекрестилась.
-Луи, ты слышал? - тихо сказала она мужу, что сидел, прижавшись виском к шелковой обивке кареты. Он был в ливрее лакея, с коротко постриженными белокурыми волосами. «У него же седина, - поняла Мария-Антуанетта. «Господи, бедный мой, ему и сорока нет. Как постарел за это время, что нас в Тюильри держали. Только бы с детьми все хорошо было. Ничего, сейчас выедем из Франции, и все образуется».
-Луи, - она потормошила мужа, - мой брат согласен помочь нашей борьбе, это очень хорошие новости!
-Да, - безразлично ответил король и закрыл голубые глаза.
-Второй год он такой, - зло подумал Джон, доставая кожаную папку с бумагами. «Как из Версаля их в Париж привезли - либо молчит, либо вздыхает: «Делайте, как знаете». И по ночам плачет, королева Марте говорила, что укачивает его, как ребенка. Будем надеяться, за границей это у него пройдет, иначе вести соединенные силы Европы на Францию придется мне. Или Марте, - Джон усмехнулся. Герцог шепнул жене, что, сидя рядом, углубилась в маленький, испещренный математическими символами, блокнот: «Убирай это, еще, не приведи Господь, карету обыскивать будут».
-Это не то, что ты думаешь, - Марта подняла зеленые глаза: «Это просто мои заметки, с последнего занятия у Лагранжа».
Она все-таки сунула блокнот в бархатный мешочек: «Посмотрю, как там дети».
Они с Теодором медленно шли по набережной Августинок. Марта взглянула на темную громаду дворца Тюильри. Поежившись, она запахнула бархатную накидку, - весна была сырой, деревья в парке были окружены лужами. Через мост, печатая шаг, шел отряд Национальной Гвардии - в треуголках, с трехцветными кокардами.
Теодор внезапно усмехнулся:
-Грибоваль, он артиллерией занимается, пошел к Карно, этому приятелю Робеспьера, что за армию отвечает в Национальном Собрании. Я бы запретил, если бы знал, не хочу в это влезать. Сказал, что месье Корнель нам нужен, он отличный инженер, оружейник..., Карно ответил, что Франции, прежде всего, нужны французы, а не люди непонятного происхождения. Так что из Арсенала меня уволили, хорошо еще, что в Горной школе пока держат.
Марта помолчала: «Констанца приходила, говорила, что у Лавуазье они газы какие-то просили...»
-Антуан им отказал, - Теодор остановился и закурил, - объяснил, что не считает возможным подвергать опасности жизнь людей, это первое, и второе - мы не умеем вырабатывать эти газы в промышленных масштабах.
-Но ведь, - Марта повертела на пальце синий алмаз, - можно научиться...
Теодор прислонился к мокрому граниту набережной. «Можно, - согласился он. «Для этого надо поменьше кричать на площадях и больше - тратить деньги на науку. При монархии хотя бы золота не жалели на это».
-Так до сих пор монархия, - упрямо заметила Марта, накидывая на голову капюшон накидки - пошел мелкий дождь.
-Это ненадолго, - мрачно сказал Федор, раскуривая сигару. «Месье Робеспьер, уверяю тебя, спит и видит - как бы ему взобраться куда-нибудь повыше и руководить нацией. И нас, - он горько усмехнулся, - «врагов народа», как пишет в своей газетенке Марат, - выгнать за границу. Ты же сама говорила, пасынок твой в Вене только и делает, что эмигрантов привечает. Маршал де Брольи, уже, говорят, там отряды военные формирует.
-Уезжал бы ты с нами, - тоскливо попросила Марта, глядя в его голубые, окруженные мелкими морщинами глаза. «Правда, Теодор..., Констанцу не тронут, у нее английский паспорт, да и не бросит она месье Лавуазье, никогда, а вот тебя..., Посадим тебя на козлы, вместе с Робером, вторым кучером. Зачем рисковать?»
Красивое лицо замкнулось. Он коротко ответил, выбросив окурок в Сену: «Затем, что тут женщина и ребенок, которые нуждаются в моей защите. Пока я жив, я их не оставлю. И нечего об этом больше говорить».
Они распрощались у подъезда. Федор, поднимаясь наверх, расстегивая сюртук - вынул из кармана икону. «Почти незаметно, - пробормотал он, рассматривая аккуратно заделанную дыру от пули. «Я и краску такую же подобрал. Хорошо еще, что месье Максимилиан не в лик попал, с ним бы я не справился. Спасла она Питера, конечно, придержала пулю. Как это Бойер говорил - на дюйм левее, месье Кроу, и пришлось бы заказывать погребальную мессу. И так, бедняга - до зимы в постели провалялся. А месье Максимилиану Питер локоть прострелил, правый. У него рука до сих пор плохо действует. Так ему и надо, - Федор ядовито рассмеялся и позвонил.
Франсуа читал «Друг народа».
-Задницу подтирать, - коротко заметил охранник, поднимаясь, пожимая руку Федору, - и то не годится. Месье Марат на бумаге экономит, грубая она. Спит маленький, - лицо Франсуа озарилось неожиданной, нежной улыбкой.
Но Мишель не спал. Он сидел в своей маленькой, под кружевным пологом, кроватке, возясь с искусно выточенными, деревянными игрушками.
Ребенок обернулся. Уверенно поднявшись, держась за ореховые перила, Мишель весело сказал: «Папа! Мой папа!»
От мальчика пахло чем-то сонным, сладким. Оказавшись на руках у Федора, поерзав, он потребовал: «Играть!».
-Будем, - целуя белокурые, мягкие волосы, согласился Федор. «Обязательно будем, сыночек».
Дверца кареты открылась. Офицер Национальной Гвардии, - совсем молоденький, - заглянул внутрь: «Опять иностранцы. И богатые, у женщины платье, которых тут и не видели. А у него кольца с бриллиантами. И слуг с собой везут».
-Попрошу ваши документы, - вежливо сказал офицер, - сами понимаете, скоро граница.
-Пожалуйста, - Джон протянул ему бумаги. «Мы едем в Брюссель, а оттуда, через Амстердам - в Лондон. Вот мой дипломатический паспорт».
-Его светлость Джон Холланд, граф Хантингтон, герцог Экзетер, - шевеля губами, прочитал офицер. Пахло скошенной травой, где-то в небе, над каретой, запел жаворонок. «Его величество король Георг просит оказывать подателю сего всяческое содействие. Путешествует с женой, детьми и слугами. Ее светлость Марта Холланд, лакей Фредерик Лантье, горничная Мари Лантье, - офицер посмотрел на слуг: «Вы брат и сестра?»
-Муж и жена, - милое, усталое лицо женщины улыбнулось. «Уже больше десяти лет, ваше превосходительство».
-Хорошенькая, только грустная очень - вздохнул офицер. Юноша вдруг разозлился, глядя на худые, тонкие пальцы мадам Лантье. «Причесывает эту паразитку, - он искоса взглянул на холодное, надменное лицо герцогини, - стирает ей чулки..., Пора отправлять всех аристократов на эшафот, и как можно скорее, правы парижане. Короля с австриячкой - первыми туда повести».
-Что вы, мадам Лантье, - рассмеялся офицер, - я вовсе не «ваше превосходительство». Я из крестьян, такой же рабочий человек, как и вы. Я бы хотел взглянуть на ваших детей, - обратился он к герцогу, - трое же их?
-Разумеется, - Джон кивнул лакею. Тот, медленно двигаясь, открыл дверцу заднего отделения. «Тоже устал, - с сожалением подумал юноша, увидев болезненное, бледное лицо лакея. У него были припухшие, - будто он плакал, - голубые, добрые глаза.
Две девочки, сидя на персидском ковре, играли в карты, мальчик поменьше, - спал на бархатном диванчике. Белокурая, зеленоглазая девочка вскочила. Оправив шелковое платьице, она улыбнулась: