-Нет, - признал Лоусон.
-Говорить тогда не о чем, - Тедди застегнул агатовые пуговицы сюртука и поправил галстук.
-Доктор, - он достал кошелек с золотой пряжкой, - я надеюсь на вашу, как это сказать, помощь. Если там, - он махнул рукой в сторону Капитолия, - узнают, что в Верховном Суде скоро освобождается кресло, мой последний год я проведу, выслушивая, - Тедди поморщился, - конгрессменов и сенаторов, которые будут лоббировать своих протеже. Я три десятка лет в Вашингтоне, и не могу сказать, что перед смертью рвусь влезать в политические игры. Я от них удачно воздерживался все это время».
Лоусон только кивнул и похлопал его по плечу. «Не беспокойтесь, ваша честь».
Поезд замедлил ход. Тедди, полистав свой блокнот испанской кожи, пробормотал: «С завещанием все в порядке, землю я продал. Дэвид получает вашингтонский дом, а все остальное делится в равных долях, между Джошуа и Мартой. Марту надо отправить в Лондон. Ее деньги я туда вывел. Нечего ей сидеть и смотреть, как дед умирает. Тем более, я маме обещал, - он мимолетно, легко улыбнулся.
Тедди достал маленький, серебряный карандаш и записал на чистой странице: «Фримены». После смерти матери Натаниэль продал гостиницу. Он был преуспевающим адвокатом, и принял на себя практику покойного Теда - негласно, конечно. На севере ходили разговоры о том, что цветных юристов надо принимать в профессиональные ассоциации. Контора сохраняла имя Бенджамин-Вулфа, но Тедди сейчас решил, что, если и вправду такое случится, то надо будет окончательно передать дела Натаниэлю. Его сын закончил Оберлин-колледж, в Огайо. Тедди и Натан Горовиц дали денег на основание первого университета, куда принимали цветных. Тед-младший уже работал под началом отца.
-Когда-нибудь, - усмехнулся Тедди, - в нашем Верховном Суде появится цветной судья. И судья еврей, хоть Натан и говорит об этом стеклянном потолке. Ничего, разобьем.
Он открыл потайной карман в обложке блокнота и напомнил себе, глядя на лицо покойной Марты Фримен: «Это надо сжечь». Рядом лежала неприметная бумажка с рядами цифр - часть бухгалтерии Подпольной Дороги. «Над этим мы с Натом и Дэвидом еще посидим, - решил Тедди. «И юного Фримена пригласим, надо его вводить в курс дела».
Он надел свой строгий, темный редингот английского сукна, на соболях и принял от проводника цилиндр. Дверь в спальный вагон раскрылась. Тедди услышал голоса детей, что собравшись в отделанном красном деревом тамбуре, выглядывали в окно. Мимо медленно поплыл освещенный газовыми фонарями перрон вокзала в Провиденсе. Тедди взял свою трость: «Вот и приехали, милые мои. Всего сутки, с остановками. Очень быстро добрались».
Джошуа отложил том Мишны и посмотрел на кузена. Дэниел сидел напротив, за большим столом мореного дуба, делая пометки в атласе Америки. Мальчик внезапно поднял серо-голубые, в темных ресницах глаза и почесал светловолосую, прикрытую бархатной кипой, голову: «Джошуа..., Ты не грусти так. Помнишь, я в прошлом году тоже плакал, когда папу убили. Это пройдет, - Дэниел помолчал. «Ты с мамой вырос, а я маму и не помню совсем. Или Марта - как ее родители умерли, ей два годика было всего лишь».
Джошуа только вздохнул: «Я знаю, Дэниел. Спасибо. Майклу и Мэтью еще хуже, у них мать есть, но ведь она в Европе, и не приезжает сюда».
В спальне было тепло, горел камин, - весна была сырая. Джошуа, подойдя к окну, увидел темное пространство океана: «Завтра кадиш читать придется. Я слышал, как раввин уговаривал бабушку - я не круглый сирота, это только они до совершеннолетия могут кадиш читать. Предлагал, чтобы дядя Натан это сделал. Бабушка только тростью стукнула и отрезала: «Мой правнук лишился и отца и матери». И шиву надо будет сидеть, дедушка Натан сказал, что чуть ли не сотня людей на похороны приехала. Они все будут приходить, приносить соболезнования..., - Джошуа закусил губу: «Круглый сирота».
Отца он не помнил. Джошуа помнил только плач матери, ее крик: «Элияху, я прошу тебя, не надо, не трогай мальчика!», - и ту ночь, когда мать, закутав его в шаль, с одним саквояжем в руках, бежала к постоялому двору. Шел дождь. Джошуа тихо плакал, слыша, как рыдает мать, а потом они заснули вместе на узкой, старой кровати.
Он вырос в Вашингтоне, с дедушками,- те ни в чем ему не отказывали, с бабушкой Батшевой - она сама пекла мальчикам печенье и, укладывая их спать, рассказывала о Святой Земле. Они занимались стрельбой и верховой ездой, вместе с Майклом и Мэтью Вулфами. Дедушка Натан возил их в Нью-Йорк и на юг, лето они проводили в Ньюпорте, выходя в море на своем боте. Только мама все время грустила. Она носила траурное платье и черную шляпу, и, - Джошуа знал, - писала письма. Ему.
Его отец был жив. Джошуа, научившись читать, часто видел его имя в газетах. Он был апостолом секты мормонов, ближайшим сподвижником Джозефа Смита, избранным пастырем. Дома имени отца не упоминали. Джошуа даже не знал, как он выглядит, все дагерротипы бабушка Эстер давно сожгла. Он как-то спросил у матери. Та, погладив его по каштановым локонам, слабо улыбнулась: «Ты на него похож, милый мой. У него тоже глаза серо-голубые, а волосы темные. И ты невысокий, как он». Мать заплакала, и Джошуа велел себе больше никогда об отце не говорить. Он не хотел, чтобы мама расстраивалась.
Он почувствовал у себя на плече руку кузена и ухмыльнулся: «Дядя Нат и тетя Бланш прямо на похороны приедут. У них поезд сломался, они поздно до Провиденса добрались. Так что кузину Бет мы сегодня не увидим. Она выросла, наверное».
-Выросла, - подтвердил с порога звонкий, мелодичный голос.
Девочка стояла в дверях, прислонившись к косяку, в домашнем, темно-зеленой шерсти, платье, с пышными юбками и туго зашнурованным корсетом. Бронзовые, вьющиеся локоны спускались на стройную шею. Зеленые, большие глаза взглянули на них. Марта Бенджамин-Вулф, пройдя в комнату, удобно расположилась в кресле: «Выросла, конечно. Когда дедушка меня в Бостон возил, два года назад, мы с Бет целое лето вместе провели. Она тоже на лошади ездит, стреляет отлично. Вы ее давно видели, как мы все маленькие были».
-А ты большая, - пробурчал Дэниел, вернувшись к атласу.
-Мы с Майклом всех вас старше, - сладко улыбнулась Марта. «Нам тринадцать, Мэтью и Бет двенадцать, а вам одиннадцать. Вы всех нас должны слушаться, понятно?»
-Еще чего не хватало, - Джошуа со значением взглянул на заваленный книгами стол. «Мы занимаемся, не мешай нам. Иди к Вулфам».
-Они тоже занимаются, - Марта скинула туфельки и поджала под себя ноги. «А взрослые в библиотеке сидят. Дедушка, - невзначай заметила она,- летом везет меня в Лондон, к бабушке Марте».
Мальчики невольно открыли рот. «Ого! - выдавил из себя Джошуа. «Ты в Европе жить будешь?»
Марта кивнула и усмехнулась тонкими губами: «Ты же сам, Джошуа, в Германию отправишься, на раввина учиться».
-Нет, - он помотал головой и погрыз перо. «Бабушка Эстер сказала, я к дяде Исааку Судакову поеду, на Святую Землю. Он глава ешивы, которую мы содержим. Уже скоро, - оживился Джошуа, - когда мне семнадцать исполнится, и я школу закончу».
-Я уже все задания сделала, - заметила Марта, рассматривая свои ногти, - понятно? Могу вам помочь, - она заглянула через плечо Джошуа и предложила: « Давай, объясню тебе, как такие задачи решаются, они все одинаковые. Один раз составишь уравнение, и пользуйся им».
Мальчик покраснел и пробурчал: «Сам справлюсь. Ты все равно никогда не сможешь в университет поступить».
-Это мы еще посмотрим, - пожала Марта острыми плечами. Соскочив с кресла, выйдя в отделанный резным дубом коридор, девочка внезапно остановилась. То же самое ей сказал и Майкл Вулф, еще в Вашингтоне. Марта тогда чуть с ним не подралась, но, сдержавшись, холодно сказала: «Оберлин-колледж уже десять лет, как принимает женщин, дурак».
-В Оберлин-колледже учатся цветные, - презрительно протянул Мэтью Вулф, - цветные и женщины, а мы...
-А вы идиоты, - сочно заметила Марта, и, шурша юбками, вышла из детской мальчиков. Она задумалась, наклонив голову, и вздохнула: «И, правда, идиоты. У них цветные кузены. Держу пари, Мэтью никогда в жизни не посмеет такое сказать Теду Фримену. Тед от него и мокрого места не оставит, - она улыбнулась. Пройдя в свою комнату, Марта растянулась на кровати: «Хоть Бет приедет, с ней есть о чем поговорить. Она журналистом хочет стать, будет писать о проблемах цветных. Ее тетя Марта покойная, та, что на Подпольной Дороге погибла, тоже журналистом была».