-Господь тебя накажет, - сухим, измученным голосом сказала женщина, и услышала короткий смешок.
-Бога нет, - отозвался Робеспьер. Убрав оружие, погладив Мишеля по голове, он вышел из детской.
-Говорят, везде церкви разграбили, - думала Тео, двигаясь по сцене. «В Рошфоре привели священников - и католиков, и протестантов, - и заставили прилюдно отречься от религии. Робеспьер месье Фуше хвалил. Тот в Невере не только церкви закрыл, но и кресты с кладбища снес. Теперь его в Лион отправили, восстание подавлять. Опять людей расстреливать будут, как в Вандее. Все равно, шепчутся, что там, на западе, люди продолжают бороться, в леса ушли. Надо бежать, - велела себе Тео. «Брать Мишеля, и бежать. А как? Джон и Марта сами головой рискуют, и у них ребенок. Констанцу до сих пор ищут. Ладно, - она вскинула руку вверх и завершила монолог, - придумаю что-нибудь. Нельзя тут оставаться».
Собор взорвался аплодисментами. Робеспьер, поднявшись на трибуне, приняв из рук депутатов Конвента роскошный венок, дождался тишины.
-Граждане! - высоким, чистым голосом начал он. «Братья! Друзья! Кровь, пролитая мучениками революции, взывает нас к мести! Франция освободилась от ярма дворян и попов! Не остановимся, пока последний из них не будет предан смерти».
-Смерти! Смерти! - пронеслось среди массы людей. «Долой нахлебников, долой паразитов!»
-Мы вступаем в новую эру, - вдохновенно продолжил Робеспьер, - эру свободы, равенства и братства, век разума, время, когда каждый честный труженик сможет работать на благо своей семьи и своего народа. Возблагодарим же Разум, граждане, увенчаем его богиню лаврами, и поклянемся - никогда не предавать дела революции!
Толпа заревела, он взошел на подмостки. Тео, наклонив голову, почувствовав тяжесть венка, услышала его шепот: «Сейчас я объявлю о нашей свадьбе, милая».
-Через две недели, - Робеспьер повернулся к толпе, взяв Тео за руку, - здесь же, на алтаре Высшего Существа, богиня Разума, олицетворение наших идей, моя верная подруга, мадемуазель Бенджаман - будет соединена со мной священным союзом нового брака!
Знамена заколыхались, птицы закружились под сводами собора. Мишель, подавшись вперед, стиснув кулачки, чуть было не крикнул: «Папа!»
Высокий, мощный мужчина в старой, крестьянской блузе, с грубым шарфом на шее, натянул вязаную шапку на лоб. Поймав взгляд Мишеля, - он стоял почти у самой трибуны, мужчина приложил палец к губам.
Мишель увидел, как отец уходит, проталкиваясь через толпу. Мальчик облегченно подумал: «Папа вернулся. Теперь все будет хорошо. Все, все будет хорошо».
Федор вышел на паперть собора. Свернув за угол, пройдя через мост, он добрался до острова Сен-Луи. Тут было тихо. Федор, оглянувшись, сняв шапку, вытер пот со лба. Сена текла мимо, - серая, широкая. Над рекой кричали чайки, золотые листья деревьев лежали на булыжниках. День был туманным, зябким. Он, чиркнув кресалом, закурил:
-Через две недели. Нет, пока я жив - такого не будет. А меня - он усмехнулся, - ранили, но легко. Я уже через десять дней и поднялся. Вот и хорошо, мадемуазель Бенджаман и Мишелю я живым нужен.
Он выбросил окурок в Сену и быстрым шагом пошел на север, к трущобам вокруг рынка.
В очаге весело горел огонь, пахло наваристым, мясным супом и хорошим табаком. На грубом, чисто выскобленном деревянном столе стояло глиняное блюдо с устрицами.
Джон разлил по бокалам белое бордо. Федор, попробовав, кивнул: «Отличное. Когда мы Самюр брали, там такое анжуйское нам вынесли, что я подобного и не пробовал никогда. Розовое. Прямо бочки на улицу выкатывали, не поверишь».
Герцог поставил на стол горшок с супом. Выложив ложки, он присел напротив. «Хорошо выглядишь, - заметил Федор, принимаясь за еду. «Хромаешь только». Джон развел руками: «Тут уже ничего не поделаешь. Хотя, куда мне надо, я дойду. Так ты в Вандею возвращаться не будешь? - он зорко взглянул на Федора.
Тот отложил хлеб: «Де Шаретт меня отпустил. Не хотел, конечно. Говорил, что и в лесах от меня польза будет, но сам посуди - если не я, то кто отсюда мадемуазель Бенджаман вызволит? Не оставлять же ее и Мишеля на произвол судьбы, недостойно это. Довезу их до Вены, а сам в Россию поеду».
-Теодор! - строго сказал герцог. «Ты, никак, с ума сошел».
Голубые, в рыжих ресницах глаза тоскливо взглянули на него.
-Ты не понимаешь, - тихо сказал Федор. «Я почти два десятка лет по свету скитаюсь. Я и раньше хотел..., - он прервался. Закрыв глаза, он тихо добавил: «Я же там родился, Джон».
Федор вспомнил бесконечные пространства вандейских лесов, запах мха, высокие, уходящие в голубое небо сосны, обросшие мхом, старые бревна гати, что вела через болото и голос кого-то из повстанцев: «Если так на север держать, то нашими лесами можно через всю Бретань пройти, и никого не встретить».
Он лежал, закинув руки за голову, смотря на крупные, яркие августовские звезды и, наконец, сказал себе: «Пусть в крепость посадят, Федор Петрович. Пусть сошлют. Все же дальше России не отправят. А она, - Федор вздохнул, - пусть будет спокойна и счастлива, вот что. Она и маленький. Делай что должно, как говорится, а потом - будь что будет».
Джон помолчал. Наконец, потянувшись, герцог положил ему руку на плечо: «Я понимаю. Я тоже, - он неожиданно замялся, - иногда думаю, - пусть Маленький Джон дальше работает, а я уеду с Мартой в Оксфордшир, буду в саду возиться. Не так уж много мне осталось».
-Ты всех нас переживешь, - хмыкнул Федор. «Шестой десяток тебе, и ребенка ждете. А я так и умру - холостым и бездетным. Давай, - он стал хлебать суп, - рассказывай, что ты придумал».
Выслушав, он повертел в руках оловянную вилку: «Королеву, значит, так спасти и не удастся? Я знаю, вы там планировали что-то, в сентябре. Даже до наших лесов дошло».
Джон оглянулся на дверь, и сочно выругался:
-Если бы нам с Мартой это поручили, мы бы все сделали, уверяю тебя. Но граф Прованский, он же - регент, - решил по-другому. Два десятка человек на эшафот отправились, а ее величество перевели из Тампля в Консьержери, хотя Марта и там ее отыскала, конечно. Нанялась полы мыть. Так что, - он горько вздохнул, - нам хотя бы Луи-Шарля вывезти в Англию…Граф Прованский обещал, что на западной заставе будет стоять наш человек. Меня с ребенком выпустят из города. У нас и пароль есть, и отзыв.
-Вы там осторожней, - буркнул Федор, - граф Прованский уже регент. Как бы он не стал в короли метить.
-Что ты, - Джон начал убирать со стола, - это же его племянник, маленький мальчик. Луи-Шарль уже отца потерял, и вот-вот - круглым сиротой останется. Все будет хорошо.
Федор потянулся за пером и бумагой и быстро что-то начертил:
-Чтобы поправить карету так, как ты хочешь - день потребуется. Еще хорошо, что они все одинаковые, подмены не заметят. Порох я у Антуана достану. Его совсем немного надо, только чтобы охрана испугалась. Может, - он поднял глаза, - мне остаться? Пока вы мальчика на запад не вывезете?
Джон покачал головой:
-Так даже лучше будет. Робеспьер примется за поиски мадемуазель Бенджаман, и забудет о маленьком Луи-Шарле. Это нам только на руку. Симон откажется от опекунства, ребенка перевезут обратно в Тампль, но по пути вмешаемся мы. Сделай бомбу, поправь, - Джон улыбнулся, - карету, и спасай гордость французской сцены, вместе с Мишелем.
-Хорошо, - недовольно хмыкнул Федор, поднимаясь, наклонив голову.
-Потолки тут низкие, - рассмеялся он, и пожал Джону руку: «Тогда присылай мне записку в трактир, когда карету найдешь. Я пока бомбой займусь. Из трущоб выходить не буду, обещаю - он вздохнул. Джон, глядя на него, заметил: «И правильно. Незачем тебе жизнью рисковать, как сегодня, в соборе Парижской Богоматери».
Федор покраснел, и, что-то пробормотав - вышел. Он пробирался по узким, плохо освещенным улицам. Прислонившись к стене, у какой-то подворотни, он посмотрел на небо. Луна плыла над Парижем, - яркая, полная луна. Федор увидел темные пятна на ее поверхности и улыбнулся: