Мишель кивнул: «Молоко мне греет. А его, - мальчик помолчал,- нет. Только охрана. Папа, а куда мы полетим?»
-Куда ветер погонит, - ответил Федор. Оглянувшись, он увидел на столе, рядом с глобусом, икону. Федор, посмотрел в зеленые, твердые глаза Богородицы: «И, правда, словно с Марты писали. Господи, хоть бы у них с Джоном все получилось». Он сунул икону в карман своей блузы, и услышал какой-то шум в передней.
Гневный голос Тео сказал:
-Оставь меня в покое, Максимилиан! Я тебе сказала - я участвую в твоих безумных церемониях только потому, что ты угрожаешь убить Мишеля. Но это, это..., - женщина задохнулась и твердо продолжила: «Ты не поставишь гильотину в соборе Парижской Богоматери, и уж тем более - не заставишь меня попирать ногами тело королевы, этой бедной женщины, у которой ты отнял мужа и детей, женщины, которая ни в чем не виновата!»
-Тогда Мишель умрет, - спокойно отозвался Робеспьер.
-Лучше я убью его собственной рукой и потом сама взойду на эшафот, - выплюнула Тео. Раздался крик боли, звон посуды, и Робеспьер завизжал: «Будет так, как я сказал, ты слышишь! Иначе ты сама встанешь у гильотины и отрубишь голову австриячке! Завтра ее казнят, а потом там же, в храме Разума, мы соединимся в обряде нового брака!»
-Не тронь меня, - угрожающе сказала Тео. Федор, потянувшись, закутал мальчика в кашемировую шаль, что висела на спинке стула. «Иди на балкон, Мишель, - спокойно попросил он. «Не бойся, с мамой все будет хорошо».
-Я не боюсь, - серьезно ответил мальчик, проскальзывая в темноту ночи. «Ты же здесь, папа - чего бояться?». Федор проводил его глазами и нырнул за портьеру.
Дверь, что вела из коридора в гостиную, распахнулась. Робеспьер, все еще шипя от боли в обожженной молоком руке, втолкнул Тео в комнату. Ее волосы растрепались, домашнее, темного бархата платье, было разорвано у плеча.
-Оставь меня! - выкрикнула женщина, замахнувшись, ударив Робеспьера по лицу. «Ты мне противен, убийца, мерзавец! От тебя на милю несет смертью! Проклятый, отвратительный ублюдок, лучше я умру, чем стану твоей женой!»
-Станешь, - сквозь зубы ответил Робеспьер, доставая пистолет. «Прямо сейчас, прямо здесь! Раздевайся! - он рванул вниз ткань на платье, прореха затрещала. Робеспьер, так и не опуская оружия, вцепился зубами в смуглое плечо.
-Твоя кровь, - сказал он зачарованно, облизывая губы. «Хочу еще! - он зарычал. Ударив Тео по лицу, сбив с ног, он прижал женщину к персидскому ковру.
-На помощь! - рыдая, крикнула Тео. «Мишель, Мишель, милый мой, беги...»
-Наплевать на это отродье, пусть смотрит, - Робеспьер разорвал подол ее платья. Рассмеявшись, он показал Тео пистолет: «Сначала этим, моя дорогая. Тебе понравится, обещаю».
Он вдруг почувствовал холод у своего виска. Знакомый голос велел: «Руки вверх, месье Робеспьер. И не вздумайте дергаться - голову разнесу».
Тео посмотрела в голубые, в золотистых искорках глаза Федора. Мгновенно вскочив на ноги, одним легким, быстрым движением она схватила с камина фарфоровую вазу с белыми розами. Робеспьер даже не успел поднять руки - ваза разбилась о его затылок, вода хлынула на ковер, и он упал - лицом вниз, на рассыпавшиеся цветы.
Дверь затрещала, послышались крики охраны. Тео тихо сказала: «Месье Корнель…, Это вы…, А где, - она оглянулась, - Мишель?»
-На балконе, в вашей шали, он не замерзнет, - в дверь вонзился штык, Робеспьер пошевелился, застонав. Федор добавил: «Пойдемте, мадемуазель Бенджаман, не стоит тут больше оставаться. У меня там лестница, на крышу».
-Мама Тео, - Мишель уцепился за ее руку, - смотри!
Тео, оказавшись на балконе, подняла глаза вверх.
-Я не верю, - подумала она. Шар, из темного холста, был еле виден на ночном небе.
Федор подхватил ребенка: «Вы поднимайтесь, мадемуазель Бенджаман, мы следом». От нее пахло розами, растрепанные, тяжелые, волосы бились на ветру. Женщина чуть приподняла подол. Он увидел, в прорехе, край темного, шелкового, отделанного кружевами чулка.
-Не сейчас же! - разозлился на себя Федор. Дождавшись, пока Тео окажется в корзине, он и сам взобрался на крышу, придерживая одной рукой Мишеля. «Бедный мой, - ласково подумал мужчина, - сердечко-то как колотится».
Он передал ребенка Тео, и услышал звон стекла в окне. Робеспьер заорал: «Всем немедленно на крышу! Там государственный преступник, стрелять на поражение!»
-Вы сядьте на пол, мадемуазель Бенджаман, - спокойно попросил Федор. «Возьмите Мишеля, я вас шалью закутаю. И не волнуйтесь, пожалуйста».
Луна вышла из-за туч. Федор увидел, как переливаются искры в ее темных глазах. «Дайте мне пистолет, - потребовала Тео, устраивая Мишеля у борта корзины. «Вы же сами учили меня стрелять, месье Корнель. И рубите канаты».
Федор передал ей оружие. Наклонившись, перерезая веревки, он увидел головы солдат, что взбирались на крышу. Шар взвился в воздух, подхваченный порывом ветра, затрещали выстрелы. До них донесся крик Робеспьера: «Сбейте же их!»
-Хорошо, что холст темный, - хмыкнул Федор. Корзина закачалась. Шар, поднимаясь все выше, полетел над крышами Левого берега куда-то на юг.
Робеспьер потер ноющий затылок. Выругавшись, он велел начальнику охраны: «Разбудите всех, кого надо. Я хочу, чтобы на всех южных дорогах утром стояли заставы».
Он спустился вниз. Пройдя по разбитому стеклу, подняв осколок фарфора, мужчина с ненавистью швырнул его в стену.
-Мерзавец, - процедил Робеспьер. «И она, сучка..., Актриса, как играла все это время! Она все знала, все! Ждала его, готовилась. Она увидит, как я отрублю голову этому Корнелю. А этого маленького ублюдка забью до смерти, на ее глазах. И украшу их головами нашу спальню, во время первой брачной ночи. Сучка, сучка! - он быстро прошел в гардеробную. Захлопнув за собой дверь, растворив створки шкафов, Робеспьер стал сбрасывать на пол, топтать ногами, рвать ее платья. Он смахнул с туалетного столика хрустальные флаконы - резко, остро запахло розами. «Ее я тоже изобью, - Робеспьер раздул ноздри.
-На глазах у этих двух. Изобью, изнасилую…, Она будет плакать, просить пощады, ползать на коленях..., - опустившись на заваленный шелком и бархатом пол, он сжал кулаки. «Тео, - глухо сказал Робеспьер, - Тео, как ты могла..., Разве ты не видела, что я тебя люблю? Разве ты не стала символом Франции, символом свободы, нашей Марианной? Зачем ты так? - он уронил голову в ладони и долго сидел так, постанывая, раскачиваясь из стороны в сторону.
Потом Робеспьер плеснул себе в лицо водой. Пройдя в свою гардеробную, он переоделся, выбрав темный, строгий сюртук. Лацкан был украшен трехцветной кокардой.
-Граждане! - сказал Робеспьер, остановившись перед зеркалом. «Братья! Друзья! Не видите ли вы, какую западню расставили нам враги республики и подлые эмиссары иностранных тиранов? Они лишили Францию ее гордости, ее национального достояния - великой актрисы, мадемуазель Бенджаман!»
-Отлично! - пробормотал он, причесываясь. «Это пойдет передовицей, и надо распространить их описание. У них на руках ребенок, они далеко не убегут».
Робеспьер посмотрел на открытую страницу блокнота.
-Еще этот..., - поморщился он, доставая серебряный карандашик. «Нечего тянуть, республика не нуждается в ученых, их и так много. Последний из откупщиков отправится на эшафот, - он перечеркнул имя Лавуазье и выглянул в окно.
-Утром здесь будет толпа, - вспомнил Робеспьер, - все пойдут смотреть на казнь австриячки. Не буду разочаровывать людей, не буду ее откладывать. Ничего страшного, ко времени, когда Тео привезут в Париж - найдется, кому из врагов голову отрубить. Как в древние времена - жертвоприношение на алтарь Высшего Существа, и мы с ней, соединяющиеся в священном обряде, омытые кровью.
Он вспомнил солоноватый вкус у себя во рту и не выдержал - расстегнулся. «На колени! - приказал он и увидел перед собой Тео - обнаженную, всю, будто высеченную из бронзы, с распущенными, темными волосами. «Вот так, - приказал ей Робеспьер, - так и стой».