-Расскажем, ваше величество, - неожиданно весело сказала Тео. «Непременно расскажем».
Когда они ушли, Екатерина долго сидела, глядя в окно, провожая взглядом уезжающие сани. Она посмотрела на икону, что стояла на ее бюро и перекрестилась: «Упокой, Господи, душу отца Корвино. И прости меня, что она умерла - но, Иисус мне свидетель, я ей зла не хотела. Пусть ее дочь будет счастлива, раз уж выжила девочка».
В окне что-то сверкнуло, и Екатерина повернулась: «Ерунда. Привиделось. Какие молнии зимой?»
Она присела к бюро и написала своим твердым, четким почерком: «За заслуги перед отечеством возвести состоящего по горному ведомству Федора Петровича Воронцова-Вельяминова - в чин статского советника, с награждением орденом Святого Владимира третьей степени. Предоставить его приемному сыну, Мишелю де Лу, возможность обучаться за казенный счет в Первом Кадетском корпусе, или ином учебном заведении, а также распространить эту привилегию на других его детей, буде таковые появятся».
-Появятся, - уверенно сказала Екатерина, посыпая чернила песком. «У них кровь крепкая, шесть сотен лет роду. Мадемуазель Бенджаман, - она усмехнулась и дописала: «Определить мадемуазель Тео Бенджаман наставницей в Императорскую Театральную школу».
Она вспомнила низкий, красивый голос: «Конечно, ваше величество, я дам бенефисы, с Пасхи и до конца сезона. На следующей неделе, как вы и велите, я встречусь с директором театра, но потом я все, же уйду со сцены, - Тео улыбнулась. «Восемнадцать лет на подмостках, надо и семье время посвятить».
-С назначением пожизненной пенсии, - Екатерина размашисто расписалась и взглянула на низкое, угрюмое, северное небо. Молния сверкнула на горизонте, и она вздохнула: «Помнишь же, от Писания - у Меня отмщение и воздаяние? Так и не мсти».
Она услышала дальний, почти незаметный раскат грома, а потом все стихло. Екатерина, подойдя к бюро, нажала на завиток резьбы. Крышка тайника приподнялась, и она вытащила связку бумаг. «Графиня Селинская», - было написано на подсунутом под бечевку листе. Императрица, не читая, бросила все в камин, пламя взвилось вверх. Она, подтащив кресло к огню, помешала кочергой угли. Екатерина подождала, пока не пропала последняя буква на последнем листе. Позвонив в колокольчик, отдав бумагу секретарю, она велела: «Исполняйте».
Мишель спокойно спал, укутанный меховой полостью, в закрытых санях было тепло. Тео взглянула на зимние сумерки за окошком: «Вот видишь, все обошлось. Так после карнавала, - Масленицы, - она поправила себя, - тебе уже на Урал надо будет ехать?»
-Да, - Федор поцеловал ее руку, - там, как ты слышала - работы много. Поэтому я завтра схожу, в Пантелеймоновскую церковь, договорюсь о нашем венчании.
-Я сама схожу, - беззаботно ответила Тео, - а ты с Мишелем побудь, ладно? Я там объяснюсь как-нибудь, мне же надо говорить по-русски. А что это за граф Шереметев? Он приезжает со своим театром. Очень приятно, что аристократы интересуются искусством. Он антрепренер?
-Я ведь ей не сказал, - тоскливо понялл Федор. «Случая не представилось, а она не спрашивала. После венчания скажу. Вряд ли там кто-то из крепостных французский знает».
-Можно сказать и так, - осторожно ответил он. «Он богатый человек, вкладывает очень большие деньги в театр».
-Прекрасно, - Тео зевнула и прижалась к нему. «Я позанимаюсь с тамошними актрисами, раз ее величество просила, а потом можно будет устраивать мои собственные бенефисы. Хотя бы один ты должен посмотреть, как вернешься с Урала».
-Непременно, - улыбнулся Федор, и положил ее голову себе на плечо: «Поспи. Это все-таки был длинный, день, мы все устали».
Тео закрыла глаз. Так и держа его за руку, женщина смешливо подумала: «Теодор будет рад, очень рад, я знаю. А сразу же после этого можно будет обвенчаться».
Она вдохнула свежий, пахнущий снегом воздух и, незаметно для себя, задремала.
-Уважаемая мадемуазель Бенджаман! - читала Тео, лежа в постели. «Искренне благодарю вас за согласие позаниматься с актрисами моей труппы. Мы даем два представления в Эрмитажном театре, для ее Величества и придворных. Я был бы рад, если бы вы отобедали со мной в любое удобное для вас время. С глубоким почтением, граф Николай Шереметев».
-Это тут неподалеку, - Федор оторвался от «Санкт-Петербургских ведомостей». «Смотри-ка, в Питтсбурге заложили первую доменную печь, нашли там и уголь, и железную руду. Скоро капитан Стивен Кроу своих озер не узнает, - он отложил газету. Поцеловав ее, Федор указал рукой за окно:
-Пойдешь вверх по Фонтанке, и сразу увидишь дворец Шереметевых. Он стоит на углу Невского проспекта. Впрочем, граф, наверняка, свой выезд пришлет. Может, и нам лошадей завести? - Федор посмотрел в черные глаза.
-А зачем? - Тео скользнула ему в руки. «Город маленький, меньше Парижа, а наемных карет много. Да тут и лошадей некуда ставить, не особняк же, - она зевнула. Тео добавила, накрутив на смуглый палец кружевную ленту рубашки: «Я договорилась насчет венчания, в субботу. Последний день, когда это можно сделать перед карнавалом. Масленицей, - она улыбнулась и стала медленно целовать Федора. «Я блинов напеку, хотя ты, наверное, в Вандее их вдоволь наелся».
-Они там гречневые, - он вдохнул запах роз: «Господи, как я счастлив. Как я ее люблю, Господи. Только не забирай ее у меня, пожалуйста, я пятнадцать лет ждал…»
-Так что пеки красные, - он рассмеялся, увидев, как нахмурилась Тео. «Из пшеницы, - объяснил Федор. «А с венчанием, - он погладил смуглую спину, - я сегодня на Невском Суворова встретил. Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Завтра пригласил его к нам на обед, и шафером попросил быть. Он после Масленицы в Польшу едет, там какая-то смута. Звал меня с собой, обещал, что генералом сделает».
-И ты? - Тео приподнялась на локте.
-Не хочу я воевать, - Федор легко перевернул ее и прижал к шелковым подушкам. В свете камина ее глаза были черными, будто бездонная пропасть пещеры. «Я, - сказал он, целуя круглое, мягкое колено, проводя губами по нежному бедру, - я все-таки ученый, дорогая моя. Буду возиться с камнями, преподавать в Горной школе…»
-Летать на воздушном шаре, - она откинулась назад и положила руки на рыжую голову.
-И это тоже, - он улыбнулся: «А что так долго с венчанием тянули? Я же говорил тебе, давай я схожу, вряд ли батюшка знает французский. Или они там упрямились, из-за того, что ты католичка?»
-Отец Павел, - задумчиво ответила Тео, - французский знает. Он из дворян, поздно сан принял. А я больше не католичка.
Федор замер. Тео, поднявшись, набросив шелковый халат, взяла с бюро какую-то бумагу. Она присела на кровать и шепнула: «Я подумала, так будет правильно».
Он отложил свидетельство о крещении. Обняв ее всю, сбросив халат, он попросил: «Иди сюда». Федор устроил ее на себе. Целуя тяжелые, рассыпавшиеся вокруг, темные волосы, Федор тихо сказал: «Правильно, да. Спасибо тебе, спасибо, любовь моя. А кто у тебя восприемниками был?»
-Старичок причетник, и старушка с улицы, - она все улыбалась. «А Мишель, как подрастет - пусть сам решает. Я его в обе церкви водить буду - и к православным, и к католикам».
-Да, - он все гладил нежную спину, - Господи, я так тебя люблю, так люблю. Федосья Давыдовна, - смешливо добавил Федор, по-русски.
-Он все-таки был мой отец, - вздохнула Тео, прижавшись к нему, уронив голову на крепкое плечо. За окном, в зимнем мраке, выла вьюга, а она была рядом. Она была Тео, недостижимая, далекая, величественная, королева, что правила своим подданным. Она была Федосья - жаркая, горячая, целующая его, шепчущая что-то нежное, глупое, ласковое.
-Счастье мое, - сказал Федор, прижимая ее к себе, - счастье мое, любимая моя, Федосья…, .Федосеюшка, - повторил он. Тео, тяжело дыша, лежа на его руке, томно рассмеялась:
-Федя…, Так правильно, да? – спросила она по-французски. Федор обнял ее, целуя закрытые глаза, длинные, влажные ресницы, смуглую шею, и шепнул: «Да, любимая».