Давид перевесился через перила и ядовито заметил: «Элишева у нас не только в Америку письма пишет, но и...»
-Ты сам ему пишешь, - отрезала девочка, вскинув на брата светло-голубые, материнские глаза. «Я просто привет передаю, вот и все».
Она ушла на кухню, вздернув темноволосую голову. Дэниел одними губами спросил у Джо: «Кому?»
Та усмехнулась, стряхнув муку с рук, и так же неслышно ответила: «Сыну рава Судакова, - в ее глазах промелькнуло что-то холодное, тяжелое, - в Иерусалим».
-А он сюда не приезжает, брат Теодора? - удивился Дэниел. «Мне Изабелла говорила, что он бывает в Европе, деньги собирает. Они в Венеции виделись».
-Сюда, - Джо раздула тонкие ноздри, - нет. Пойдем, - указала она на кухню, - дам тебе перекусить перед Шабатом.
Дэниел огляделся, - рынок уже разъезжался. Наклонив голову, он шагнул в темную подворотню.
-Месье Фуше будет тебя ждать на безопасной квартире, - услышал он голос Джона, - как появишься в Париже, пошли ему записку. Запоминай: «Ваши сапоги готовы, могу принести их для примерки».
-А если у меня потребуют сапоги? - удивился Дэниел.
Граф Хантингтон закатил глаза:
-Это безопасная квартира. А записка - просто сигнал, что ты приехал. Там никого, кроме вас двоих, не будет. Наверное, - добавил он нехотя. «Оружие возьми, на всякий случай. Фуше человек непростой».
-Палач Лиона, - брезгливо вспомнил Дэниел. «Тысячи человек расстрелял. Но, кроме него, нам не на кого опереться».
Во дворе было грязно, курица клевала что-то у лужи, большой кот, лежа на солнце - следил за ней. У стенки, какой-то мужичок, сидя на камне, дымя короткой трубочкой, читал старый, пожелтевший номер «Папаши Дюшена».
- С тех пор, как убили Марата и казнили Эбера, - мужичок поднялся, - он был в затрепанной, суконной куртке и такой же фуражке с трехцветной кокардой, - во Франции не осталось хороших журналистов. Вы сапожник, месье? - спросил он Дэниела. У мужичка были пронзительные, острые, светло-серые глаза.
-Сапожник, - согласился Дэниел.
Мужичок прислушался:
-А вы не местный. Все равно. Я заказчик, - руки он протягивать не стал. Дэниел облегченно подумал: «Слава Богу, хоть пожимать ее не надо».
-Прошу, - коротко сказал мужичок, свернув газету, выбив трубку. Он указал на хлипкую дверь. Дэниел шагнул на прохладную, каменную лестницу и обернулся.
-Третий этаж, направо, - у его собеседника в руках внезапно оказался пистолет. «Без фокусов, месье, тут во всех квартирах мои люди сидят».
Дэниел вздохнул и стал подниматься по заплеванным ступеням. Жозеф Фуше последовал за ним.
Очередь к воротам тюрьмы Порт-Либр извивалась по мостовой, уходя за угол высокой, каменной ограды бывшего аббатства. Рю де Фобур-Сен-Жак была пуста. Женщины, с узелками в руках, внимательно следя за деревянными воротами, что вели во двор тюрьмы.
Мари-Анн обернулась и помахала рукой высокой, заметно, беременной девушке, что шла по улице.
-Может, не стоит рисковать? - вздохнула женщина. «Ерунда, всю зиму Констанца сюда ходила. Никто ничего не заподозрил. Господи, ей рожать через месяц, хоть бы Антуан дожил до этого. Может, его выпустят, может, он увидит дитя…, - Мари-Анн почувствовала, как увлажнились ее глаза. Женщина велела себе: «Не смей! Констанца родит, и можно будет потом принести маленького сюда. Антуан хоть посмотрит на сына, или дочку».
Констанца встала рядом и поправила чепец, что закрывал темно-золотые, отросшие волосы: «Все хорошо, кузина. Акушерка довольна. Ту книгу, что дяде нужна, я достала, - она передала мадам Лавуазье маленький томик. «У Лагранжа взяла».
-Как он? - почти шепотом спросила Мари-Анн.
-Сидит, пишет, - уныло ответила Констанца, с ненавистью посмотрев на солдат Национальной гвардии, что меняли караул на воротах.
-А что еще остается? - она усмехнулась. Вспомнив аккуратную стопку тетрадей с черновиком своей книги, девушка добавила, одними губами: «Я ведь тоже пишу, каждый день. Иначе с ума сойти можно, - Констанца посмотрела на свой высокий живот: «Сейчас папу увидишь».
Ребенок весело, бойко заворочался. Она заставила себя не плакать, сжав длинные, в пятнах от чернил, исколотые иглой пальцы. Она писала каждый вечер, - в их маленькой, холодной комнатке, закончив шитье, при свете огарка, - писала о казни Эбера и Дантона, писала о листовках, призывавших искать шпионов, писала о том, как бежали люди из Парижа, о речах Робеспьера и расстрелах в Лионе.
-Я все это издам, обязательно,- говорила себе Констанца, ложась на узкую, рассохшуюся кровать, заворачиваясь в тонкое одеяло. Она клала руки на живот: «Ты прости меня, милый, что все это видишь и слышишь. Но вот родишься, нашего папу освободят, и мы уедем в провинцию. Спрячемся, затеряемся…- она и правда - верила в это. Так хотела верить, что, закусив зубами угол подушки, повторяла: «Мы выберемся, обязательно…»
Констанца взяла худую, покрасневшую руку Мари-Анн и незаметно пожала ее. Та слабо улыбнулась, переступая затекшими ногами.
-Об Элизе так ничего и не слышно, - горько подумала Констанца. «Может, попытаться потом в Амстердам уйти, с ребенком. Там Джо, она меня приютит. Оттуда можно добраться до Англии…, Но ведь я слышала, летом они собираются ввести войска в Нижние Земли. В Амстердаме то же самое будет, что и здесь».
Сзади шептались две женщины. Констанца невольно прислушалась.
-У меня тетка в Ренне, - говорила одна, - она написала, что тамошний комиссар Конвента, Деметр, из города и носа не высовывает, даже с охраной. В лесах свой начальник, генерал де Шаретт, он республиканцев на месте расстреливает. А кто из повстанцев попадется Деметру - тех он ослепляет и руки-ноги отрубает.
Вторая женщина быстро, воровато перекрестилась: «А правда, что Волчица в лесу Мерлина живет?»
-В Броселианде, - закивала ее собеседница. «Она и не человек вовсе, мадам Шарант. Моя тетка пишет, что ее никто никогда не видел, Волчицу. Она по ночам орудует. Призрак, - добавила женщина. «Там много привидений, со старых времен, места-то волшебные».
-Проходите! - раздалось от ворот. Констанца невольно улыбнулась: «Вот же суеверные люди бывают. Понятно, что никакой Волчицы нет, народ это придумал. Сейчас Антуана увижу, какое счастье…, - она искоса посмотрела на Мари-Анн и увидела, что та тоже улыбается.
Женщины, стуча по булыжникам деревянными сабо, двинулись во двор тюрьмы.
В каморке не было ничего, кроме старого стола, с прилепленной к нему свечой и грубой скамьи. Фуше вежливо указал на нее. Дэниел, водрузив перед ним суму, пожал плечами: «Я постою. Считайте».
Он медленно, методично перекладывал монеты - маленький, сосредоточенный, похожий на крысу.
-Все верно, - наконец, сказал Фуше.
-Как вы понимаете, - он поднял холодные глаза, - за один день такие дела не делаются. Мне надо поговорить с людьми, подготовить почву…Он зарвался, месье, настроил против себя своих бывших соратников, рубит головы и правым, и левым…, Мне надо понять - кто может быть моими союзниками, - Фуше вздохнул и стал складывать золото в холщовый мешочек.
Дэниел вынул из кармана куртки письмо и помахал им перед носом Фуше.
-Это вторая половина, - спокойно сказал мужчина, - она будет выплачена после того, как вы исполните заказ. Письмо будет вам передано тем же способом, что и предыдущая записка - когда голова известного нам человека покатится с эшафота.
-Летом, - пообещал Фуше, жадно глядя на конверт. Он, было, двинулся на скамье, но тут, же замер - на него смотрело дуло пистолета.
-Я могу выстрелить через куртку, - холодно заметил Дэниел, - тогда ваши люди ничего не услышат. Не зарывайтесь, месье. Я сейчас уйду, и Господь вам в помощь, если я не миную двор. Этого вам не простят, - он убрал оружие и бросил на стол зазвеневшие монеты.
-Это лично от меня, - Дэниел убрал оружие. «Мне нужен список заключенных в тюрьме Порт-Либр, и родственников, что их навещают. С адресами».