Марта помолчала: «Все это верно, но, месье де Шаретт - дети есть дети. Давайте я Жюля с собой в Англию заберу».
Он искоса посмотрел на ее твердый, упрямый подбородок, на тонкие морщины по углам красивого рта. Генерал отчаянно, тоскливо проговорил: «Ваша светлость...»
Марта подняла руку: «Месье де Шаретт, не надо об этом. Я вам еще зимой сказала - я вас не люблю, и никогда не полюблю. А что я вам помогаю, женский отряд сколотила, - она усмехнулась, - так я без дела сидеть не хочу, вот и все».
Он внезапно, круто развернул недовольно заржавшего коня и перегородил узкую, лесную тропинку. Ее зеленые глаза взглянули на него - прямо и твердо: «Месье де Шаретт, вы дворянин, вы не позволите себе…»
Генерал вздохнул и сжал зубы: «Знаете, как эта долина называется, ваша светлость?»
-Жюль мне рассказывал, - улыбнулась Марта. «И я читала легенды, месье де Шаретт. Я не фея Моргана, а вы - не тот несчастный рыцарь, которого она сослала в Долину без возврата. Время короля Артура давно миновало, генерал».
-Она, должно быть, была похожа на вас, - пробормотал де Шаретт. «Волшебница Морган. Простите, ваша светлость…»
Марта, на мгновение, прикоснулась к его руке и он вздрогнул: «Не надо, пожалуйста. Уж лучше будьте немилосердны, так легче. Вы, я слышал, собираетесь кое-кого сегодня ночью навестить?»
-Да, - они доехали до развилки лесных дорог и остановились.
-Кюре из Брезонвиля приходил, исповедовать нас, - Марта помолчала, - говорит, там у них отряд республиканский встал лагерем. Небольшой, человек пятьдесят. Церковь закрыли, дом священника отобрали, кюре у крестьян сейчас живет.
-Тогда встречаемся в полночь у могилы Мерлина, - де Шаретт посмотрел на небо:
-Гроза с моря идет, ваша светлость, нам это только на руку. К вечеру до нас доберется, - он поклонился, исчезая в лесной чаще.
Марта погладила по холке свою лошадь: «Поехали, дорогая моя, мы еще до рассвета с тобой поднялись». Она подождала, пока по-весеннему худая лиса не перебежит тропинку и подумала: «К детям пошла. Господи…, - она покачнулась в седле и вспомнила мягкий голос акушерки: «Грудь я тебе перевязала, да там и не было ничего - ты же в горячке была, дорогая, чуть не умерла».
Мадам Ришар помолчала, держа ее за руку: «Вряд ли после такого у тебя дети будут, конечно».
Марта облизала пересохшие губы: «А кто…, Кто родился?»
-Мальчик, - вздохнула мадам Ришар. «Мы его окрестили. Элиза твоя сказала, что вы Жоржем хотели назвать. Так что не волнуйся, с Иисусом твое дитя».
-Джорджем, - Марта вспомнила голову мужа, что катилась по эшафоту. Отвернувшись к стене каморки, она долго лежала, закрыв глаза, шепча: «Прости меня, маленький, прости, пожалуйста…, Иисус, Матерь Божья, позаботьтесь о моем мальчике, пусть он с отцом встретится, я прошу вас…»
Потом она присела, собрав вокруг себя старое, шерстяное одеяло: «А Элиза где?»
-Цветы продает, - улыбнулась акушерка. «Хорошая у тебя дочка, работящая».
-А потом пришла Элиза, - вспомнила Марта, - вся заплаканная, и сказала, что в газете напечатали - Тео и Теодор погибли. Ерунда все это, Робеспьер солгал, как обычно. Добрались до Вены, как и хотели. Нам тоже надо, - она выехала из леса и посмотрела на обгорелую половину охотничьего дома, что стоял на берегу озера, - надо уезжать отсюда. В конце лета наберем достаточно золота, чтобы с рыбаками расплатиться. Тедди, бедный мой мальчик, до них наверняка слухи о казни дошли, - Марта взглянула на распахнутые окна.
Пожилая женщина высунулась наружу. Замахав рукой, она крикнула: «Как раз к блинам, ваша светлость! Мой старик приходил, меда принес немного».
Марта завела лошадь в полуразрушенную конюшню. Почистив ее, женщина хмыкнула: «Маркиз де Монтреваль, должно быть, в Англию не уедет, воевать захочет. Вот же упрямые эти бретонцы. Да и сестра у него тут, в Ренне».
Она недовольно сморщила нос. Пройдя через зеленую лужайку, Марта шагнула в прохладу выложенного грубым камнем коридора.
Пять женщин уже сидело за большим, деревянным столом. В кухне было чисто, пахло свежей выпечкой, по углам стояли ружья. Марта приняла тарелку с блинами: «Сегодня ночью Брезонвиль навестим, вместе с отрядом генерала».
-Давно пора, - пробормотала одна из бретонок, убирая со стола пистолет. В открытое окно веяло теплым ветром, жужжали пчелы. Марта вздохнула: «Почти все вдовы, как я. Господи, и когда только это все закончится…»
Мед был золотистым, тягучим, пах лесными травами, блины - тонкими, горячими. Марта, отхлебнула сидра: «Мадам Пишон, созывайте народ, к вечеру нам все свободные руки понадобятся».
Пожилая женщина сняла медную сковороду с треноги: «Как там месье маркиз?»
-В Ренн отправился, - ответила Марта, - вместе с Волчонком, - она широко улыбнулась:
-Если все пройдет удачно, то в конце месяца, и мы город посетим. Деметру недолго жить осталось, - она вытерла тарелку куском блина, и прожевала его: «За дело, милые дамы, надо привести в порядок оружие».
Дети соскочили с телеги. Жюль крикнул вознице: «Trugarez!». Элиза обернулась. Посмотрев на солдат Национальной Гвардии, что охраняли ворота, девочка хмыкнула: «Хорошо, что мы с тобой на бретонском говорили. Они даже внимания не обратили на нас, дикари и дикари».
-Вообще, - Жюль засунул руки в карманы блузы, - у крестьян галло больше в ходу. Он на французский язык похож, ты слышала. А кто на бретонском умеют - те с запада. Как моя мама, - добавил Жюль. «Она как раз - пять лет назад умерла, перед тем, как все это началось, - он показал на большой, трехцветный флаг, что развевался над зданием бывшего парламента Бретани. «Она меня и научила, - мальчик вздохнул: «У тебя мама есть, ты счастливая».
Они прошли мимо заколоченных дверей аббатства Сен-Мелюн и свернули на площадь де Лис. «Вот наш особняк, - Жюль взглянул на кованые ворота, - отель Монтреваль. Я там вырос, пока нас не выгнали, - мрачно добавил он и посмотрел на эшафот в центре площади. Холодный ветер гонял по булыжникам перья и какой-то сор.
Элиза замялась: «Ты..., был тут, ну, когда...»
Жюль помотал головой. «Франсуа был. Тайно, он тогда уже в леса ушел. Я у тетки жил, папиной сестры, графини де Коссе, она тем годом умерла».
Он посмотрел на грустное лицо Элизы: «А она видела, как ее отца казнили, она же мне рассказывала. И маму свою она спасла. Эх, жалко, что ее светлость в Англию хочет уехать, я по Элизе скучать буду».
-Ты не думай об этом, - попросила Элиза. Остановившись, сделав вид, что уронила что-то, девочка шепнула: «Считай солдат, быстро!»
Когда отряд Национальной Гвардии прошел мимо них, Элиза сварливо заметила: «Ты ворон не лови, понятно?»
Серо-голубые глаза Жюля заблестели. Он, шмыгнув носом, вытерев его рукавом куртки, нарочито грубо ответил: «Никого я не ловлю. А ты не задавайся».
-Манеры, маркиз де Монтреваль, - смешливо поджала губы Элиза. Замерев, девочка толкнула его за угол - кованые ворота медленно открывались.
Полный, высокий человек, в темном сюртуке, с трехцветной кокардой на лацкане, вышел на улицу, в сопровождении наряда гвардейцев. Его редкие волосы были тщательно прилизаны, смуглое, гладкое выбритое лицо - искажено брезгливой гримасой. Маленькие, острые, черные глаза обшарили площадь. Он громко сказал, указывая на эшафот: «Чтобы к завтрашнему утру все было готово».
-У него руки по локоть в крови, - с ненавистью прошептал Жюль, - и когда его только убьют?
-Скоро, - рассудительно ответила Элиза, - мы для этого и переправляем в город оружие. Надо просто подождать, когда тут будет меньше солдат. А он не местный? - кивнула девочка на комиссара Конвента, - тот медленно шел, в окружении солдат, к зданию Парламента.
-Как подумаю, что он живет в нашем доме..., - Жюль сплюнул и угрюмо добавил: «Был бы местный - его родня бы уже в земле лежала. Южанин какой-то».