— Доброе дело, — обрадовался окольничий. «Это ты нас сильно выручишь, Федор Васильевич.
Все ж без тебя — ровно как без рук», — Басманов рассмеялся. «Ловко ты это делаешь, ну, пишешь».
— Да прямо не описать, как ловко, — Федор придвинул к себе чистый лист бумаги.
— Тогда я пойду дыбу налаживать, — Басманов поднялся. «Опять же — еще надоть кнут правильный выбрать».
— А что, разные они? — не подумав, спросил Федор.
— Конечно! — окольничий всплеснул руками. «Коим можно и хребет перешибить, ежели со всей дури хряснуть. А есть такие кнуты, что кожу только рвут, или кожу и мясо под нею, — вот как раз такой, разумею я, и сгодится для Башкина».
Матвей выздоравливал. Из больших царских покоев со всей осторожностью перенесли его в свободную опочивальню. Ходить ему было пока нельзя, поэтому царь приносил любимцу книги, или играл с ним в шахматы.
— А как погода-то на Москве, государь? — спросил юноша, полусидя на ложе, глядя в окно, за которым было — небо голубое и солнца без меры.
— Бабье лето все еще, Матюша, — Иван Васильевич потрепал его по отрастающим, златым локонам. «Как выздоровеешь, поедем уже по пороше на зайцев охотиться, а там и на медведя сходим, как и обещал я тебе».
— Листья-то, наверное, все золотые да красные, — вздохнул Матвей. «У нас в подмосковной об это время как раз лес — будто сиянием одет. Заходишь, и ровно в храме Божьем, тишина такая, благолепие, ни единой ветки не шелохнется».
— А бывает, стоишь, и видишь, — паучок на паутине летит куда-то, — вздохнул царь. «И грибами-то что пахнет, милый, и так еще, — вроде травой прелой, и такое родное это все, что слезы на глаза наворачиваются».
— Оттого и жаль умирать-то, царь-батюшка, — Матвей взял руку государя и прижался к ней щекой. «Сколько ж еще красоты не видено, вона, Данило Федорович про Пермский край рассказывал, или как на Волге мы были — смотришь, дух захватывает!»
— Истинно, Матвей, — Иван Васильевич помолчал. «Оттого и хочу я дальше идти — неча сидеть нам в Перми, Казани, да Астрахани, пора за Большой Камень переваливать, воевать народы тамошние, да и себе подчинять. Земли у нас много, люди — умные да способные, чем мы хуже гишпанцев, что половиной мира уж владеют, али англичан?»
— Море для сего нужно, государь, — тихо проговорил Матвей. «Белое море — оно суровое, путь далек к нему, кто из торговых людей туда доплывет, али оттуда до Москвы дойдет. Вона новгородцы — они искона по Ладоге да Онеге плавают, хоша мачеху мою спроси, а, однако ходу к морю им тоже нет — не пускают.
— Прав ты, — Иван поднялся и заходил по опочивальне. «Надо, надо Ливонию воевать, зря, что ли святой благоверный князь Александр Ярославич еще во время оно за нее боролся?»
— Слава Богу, недостатка в людях нет у нас, — Матвей взглянул на царя. «Да я бы и сам с войском пошел…»
Иван Васильевич присел рядом с отроком и нежно прижал его голову к груди.
— Ну, тебя я от себя не отпущу, — сказал царь, целуя Матвея в лоб. «Куда тебе в битву, Матюша, ты ж не батюшка твой, Федор Васильевич. Тот истинно — ни бога, ни черта не боится, как есть храбрец».
Матвей ничего не ответил царю, только еще сильнее прижался к нему, — будто ища защиты в сильных руках государя.
Замурзанная девчонка, — босая, с растрепанными грязными волосами, шла по Рождественке и громко рыдала, даже не утирая слез.
Стрелец, что сидел у ворот усадьбы Воронцовых, был человеком семейным и детным, отцом трех дочек, и, увидев плачущего ребенка, не мог не вмешаться.
— Случилось-то что у тебя, девица? — присел на корточки стрелец.
— Котеночек, — провыла девчонка, широко раскрыв рот. «Котеночек мой сбежал, порскнул за дверь, и был таков! Дяденька, — она внезапно обхватила стрельца ручками за шею, — найди котеночка!»
— Дак где ж я тебе найду-то его? Зовут-то тебя как, милая? — погладил ее стрелец по спутавшимся косам.
— Василиса, — шмыгая носом, сказала девчонка. «Тятенька с маменькой пьяные напились, и дверь в избе не закрыли, вот котеночек и сбежал!»
— Ты видела, куда он сбежал-то? — спросил ее стрелец.
— А то! — ответила девчонка, глянув на стрельца лихими зелеными глазами. «Вот туда и сбежал, — она показала на ограду усадьбы, «на забор залез и прыгнул во двор. Вона, какой забор высокий, разве ж я чрез него перелезу? — она села в пыль прямо у ног стрельца и опять принялась рыдать.
— Ну, постой туточки, я посмотрю, — сказал стрелец и открыл тяжелые ворота.