«Десять, — подняла Лизавета серьезные, темно-синие глаза.
— А стопок сколько? — улыбнулась Марфа.
— Пять, — Лиза хлопнула себя по лбу. «Ну, пять десятков конечно, о чем я думала только, матушка!».
— О том, как быстрее на двор убежать? — Марфа обняла дочку и прижала к себе поближе. Та рассмеялась и спросила: «А мы этим летом в подмосковную поедем?».
— Нет, наверное, — Марфа вздохнула. «Собираться же надо, в конце августа отплываем уже, через два месяца».
Петя, таща за собой на веревке игрушечную тележку, зашел в кладовую, и требовательно сказал: «Есть!».
— Тяжелый ты какой, — Лиза подняла брата и поцеловала его в пухлую щечку.
Марфа посадила ребенка на колени, и, расстегнув сарафан, дала ему грудь. «К осени отлучу, — подумала она. «Вон, уже и зубов у него сколько, совсем взрослый. Да и к тому же, — она покосилась на Лизу, что убирала скатерти в сундуки и быстро посчитала на пальцах, — уже к Рождеству дитя принесу, тяжело будет на сносях кормить-то».
— Матушка, а ты что покраснела? — спросила Лиза, поворачиваясь.
— Жарко тут, распахни-ка ставни, милая, — попросила Марфа. Со двора доносился требовательный голос Прасковьи: «А ты играй, как положено, вон, я вижу, куда стрела-то вонзилась, а ты побежала и ее в другое место воткнула!»
Ленивый, высокий голосок Марьи ответил: «Вот те крест, Параша, то привиделось тебе!»
— Закончила ты, Лизонька? — Марфа ласково поцеловала задремавшего мальчика в лоб, а потом — повыше, в темные, мягкие кудри. Длинные ресницы чуть задрожали, он зевнул и свернулся в клубочек на руках у матери. «Отнесешь Петеньку в колыбель-то, а то я расчеты для Феди еще не закончила, а он уж и придет скоро?».
— Конечно, матушка, — Лиза подняла брата, и Марфа распахнула перед ней дверь.
— Там гонец на дворе, Марфа Федоровна, — позвала ее ключница. «Из Смоленска грамотцу привез. И с Кремля от вдовствующей государыни, Марьи Федоровны, тоже прислали….
Марфа уже не слышала, — она подхватила сарафан, и, наскоро набросив платок на голову, сбежала во двор.
Оказавшись в своей горнице, она первым делом опустила засов и распечатала грамотцу — в руку ей упала засушенная ромашка.
«Счастье мое! — едва прочитала Марфа, и, опустив письмо, посмотрела в окошко, туда, где стояли в голубом, высоком небе пушистые, легкие облака. Пахло свежескошенной травой — с лугов у Москвы-реки, дул свежий ветер и женщина на мгновение закрыла глаза.
«Счастье мое! Место для крепости мы выбрали, однако же, работа тут предстоит большая, и, пока не закончим Белый Город, приступать к ней не будем. Когда вернусь, будем с Федором начинать делать чертежи стен и башен, стены тут я придумал трехъярусные, а оных ни в одной крепости еще не делали. Завтра я еду на Москву, думаю, дней через пять уже доберусь, — Марфа улыбнулась. «Я тебя, счастье мое, с Троицы не видел, и, когда увижу, то уж и не знаю, сколько буду тобой любоваться — хотелось бы, конечно, до конца дней моих.
Детей поцелуй, — всех, никого не забывай, а тебя саму я буду целовать долго — сколько, даже и не знаю, потому что не придумали еще той меры, коей измеряют любовь.
Вечно твой, Федор».
Она поднесла письмо к щеке и на мгновение прижалась к строкам. «Господи, — подумала Марфа, — ну как же так? Может, сказать все же? Как же я возьму и уеду, и дитя принесу, а он даже знать не будет о сем?»
Со двора донесся счастливый смех девчонок. Прасковья крикнула: «Лизавета, айда с нами в лапту играть!»
— Сие не для девочек, — строго ответила Лиза. «И Петенька заснул, не кричите так, разбудите его»
— А что это ты вышиваешь? — поинтересовалась Марья.
— Так, — даже отсюда, из горниц, было слышно, как смутилась Лиза. «Для рубашки ворот, — ответила она.
— Не иначе, как для Феди, — язвительно сказала ей младшая сестра, и, зевнув, добавила:
«Скучная ты, Лизавета, так всю жизнь за пяльцами и просидишь. А я вот хочу кораблем управлять».
— Девочки то не делают, — вздохнула Лиза. «И хватит вам тут болтаться, идите, свою горницу уберите, разбросали там все».
— А я, — ответила Прасковья, и Марфа чуть усмехнулась, — так голос девочки напомнил ей Джованни, — я буду скакать на коне, и на шпагах драться. Матушка умеет и я тако же».
Марфа высунулась из окошка и сказала: «Давайте, милые, приберитесь, и заниматься уже надо. Почитай с ними, Лизавета».
— Хорошо, матушка, — кивнула девочка, что сидела на крыльце с вышиванием.
Марфа, было, взялась за перо, чтобы закончить расчеты, но, вздохнув, положила руку на живот: «Хоша и нежданный ты, а все одно — любимый, — сказала она тихо. «Федосью я прошлым годом началила, а сама? Девке шестнадцать лет было, как раз голову и терять во время сие, а не тебе, — у тебя пятеро по лавкам. А все одно — потеряла».