— Более чем, — заверил его Воронцов-Вельяминов, — почти ничего же не пострадало, Василий Иванович.
— Первого июня тогда пусть возложат на меня венец царский, — прошелестел князь. «И вот еще что, — добавил он, — мы Бориса Федоровича объявим виновным в смерти царевича Димитрия. Мол, это он стольникам заплатил, что невинное дитя зарезали.
Федор, подавив тяжелый вздох, вежливо ответил: «Разумеется, Василий Иванович, разумеется».
Марина подняла гудящую от слез голову и ахнула, — в проеме окна раскачивалась веревка.
Болотников, улыбаясь, нырнул в палаты.
— Ну и охрана у вас тут в Кремле, — он рассмеялся, — хоша отряд по крыше пусти, — никто не заметит. А что мы грустим? — он небрежно потрепал по голове девушку, и спохватился: «Ах, да, вы же овдовели, пани Марина. Ну, простите, там сейчас на Красной площади труп вашего мужа в навозе валяется, весь оплеванный. И пан Теодор там, я смотрю, не получилось у вас с ним царствовать.
— Ну ничего, пани Марина, — Болотников огляделся, и, взяв открытую бутылку вина, выпил из горлышка, — посидите пару лет в тюрьме монастырской, половины зубов лишитесь, а потом вас в Польшу за выкуп отправят, если не сдохнете, конечно, до сего времени.
Марина разрыдалась: «Пан Иван, я прошу вас, прошу! Спасите меня, я все, что угодно сделаю! Только не оставляйте меня тут, я кем хотите, для вас буду!».
Он посмотрел на заплаканное, в красных пятнах лицо, и, потянув девушку за волосы, велел:
«На четвереньки вставай!».
Марина услышала, как затрещал бархат и кружево рубашки, и, прокусив до крови губу, зарыдала: «Больно!»
— Вам же нравится, — удивился Болотников сверху и грубо ущипнул ее за соски.
— Да! — крикнула Марина. «Да! Еще!»
Мужчина поставил ее на колени, и, улыбаясь, глядя в серые, прозрачные глаза, велел: «На меня смотри, сучка, отодвигаться не смей!»
Потом Марина кое-как вытерла липкое лицо и робко спросила: «А теперь куда?»
— Я — по делам, — Болотников застегнулся и выпил еще вина, — а вы с батюшкой в Каргополь, наверное. Счастливого пути, пани Марина.
Она обхватила его за ноги: «Но вы, же обещали, пан Иван, обещали мне!»
Болотников отпихнул ее сапогом и жестко ответил: «Ничего я не обещал. А что я с вами развлекался — дак я, пани Марина, венчаюсь днями, и буду мужем верным, как положено.
Так что простите, — он ухмыльнулся, — разошлись наши дороги.
— Не трогайте пана Теодора, — зловеще, холодно, выпрямившись, потребовала Марина. «Не трогайте, пан Иван».
Она взвыла — ударом кулака Болотников разбил ей губы.
— Заткнись, сучка, — коротко ответил он, и, схватив веревку, вскарабкавшись на крышу — исчез.
Марина выплюнула на ковер сгусток крови, и, схватив с поставца серебряный бокал, запустила его в стену.
В опочивальне резко, остро запахло вином, и Марина, раскачиваясь, сдерживая крик, сказала: «Суки! Суки! Все равно он будет моим — хоть как, но будет!».
В Спасском соборе Андроникова монастыря было тихо и прохладно. Федор остановился на пороге и, перекрестившись, подняв голову, посмотрел на фрески.
— Да, — вздохнул он, любуясь темным золотом, багрянцем, свежей зеленью, — мы сейчас так не умеем. Две сотни лет почти прошло, как тем, синьора Джотто, что я в капелле дель Арена, в Падуе видел. Я же тогда там неделю почти провел, днями сидел и рисовал.
И этот инок, Андрей Рублев сотоварищи, что здесь росписи делал — пройдет время, его будут так же ценить, как синьора Джотто. Жалко, что в Лавре с его иконы, с Троицы, оклад подаренный царем Иваном, не снимают — судя по тому, как он лики выписал, там есть на что посмотреть.
С деревянного помоста раздалось какое-то шуршание и легкий, изящный, рыжеволосый мальчик, свесив голову вниз, обрадовано сказал: «Батюшка!»
— У тебя штукатурка сохнет, — ворчливо ответил Федор, — не отвлекайся.
Степа улыбнулся, и, перекатившись на спину, вернулся к работе. Федор порылся в куче холщовых передников, что оставили ушедшие на обед богомазы, и стал подниматься на помост.
Он устроился рядом с сыном и, рассмеявшись, сказал: «Я смотрю, тебя до ликов не допускают еще, ну да, в девять-то лет».
— Лики тут трогать нельзя, — озабоченно сказал Степан, быстро и ловко прописывая растительный узор, — тако же и одежды. Сие инока Андрея рука, куда нам до нее. Так, — Степа перехватил кисточку левой рукой, и продолжил работать, — сбили тут, что можно было, и по мелочи подновляем.
— Дай-ка я тоже, — вдруг попросил Федор, и, пошарив рядом с собой, нашел кисть. «Смотри-ка, — он искоса взглянул на сына, — я-то правой только могу, а этот — как синьор Леонардо, обеими рисует. Ну да он все обеими делает, с детства еще. Он похож на Лизу, и глаза ее, только волосы мои. Петр, тот высокий, понятно в кого».