Женщина, откинув полог возка, рыдающим голосом проговорила: «Сыночек!» и Бельский удовлетворенно улыбнулся.
— Инокиня Марфа пребывает в добром здравии, в Кремлевском Вознесенском монастыре, и шлет вам, государь, свое благословение, — отчеканил Бельский.
— Хорошо, хорошо, — пробормотал Дмитрий и велел: «Дворец украсить, как положено и площадь, — он кивнул вниз, — пусть бархатом устлана будет».
— Конечно, — вкрадчиво согласился Бельский и добавил: «Когда вы появитесь на пороге, бояре осыплют вас дождем из золотых монет, государь».
Дмитрий внезапно усмехнулся и потрепал Бельского по плечу: «Пусть тем, — он показал на Красную площадь, тоже серебро раздадут. Есть два способа царствовать, Богдан Яковлевич, — государь все улыбался, — милосердием и щедростью или суровостью и казнями; я избрал первый способ. Пока что, — рассмеялся Дмитрий и, пожелав Бельскому спокойной ночи, — вышел.
Богдан Яковлевич проводил его глазами и вдруг, тихо, сказал: «Если бы не эти поляки проклятые, которые всю Москву заполонили, его бы даже можно было терпеть. Мог бы с Ксенией повенчаться, народу бы это понравилось. Да нет, еще и пани Марина сюда явится, не приведи Господь».
— Явится, явится, — усмехнулся пан Ян Бучинский, личный секретарь царя, что стоял на пороге. «Пан Ежи Мнишек письмо прислал, сегодня доставили — по весне здесь будет, с дочерью».
Бельский почувствовал, что невольно краснеет.
— Да ладно, пан Богдан, — отмахнулся Бучинский, — поляков на Москве и, правда, много.
Богдан Яковлевич усмехнулся и сказал: «Пойдемте, князь Масальский и Болотников в трапезной ждут, поговорим, как во время венчания на царство нам этих двоих поймать, — потому что не один, так другой, на Красной площади непременно появятся».
Когда они уже спускались по узкой лестнице в малую трапезную, Бучинский, помолчав, сказал: «Вы же понимаете, пан Богдан, пани Ксения в Кремле недолго должна пробыть. Да, впрочем, государь, и сам это мне сказал, еще утром. Незачем. — Бучинский задумался, — давать пищу слухам.
— Ну, так пусть постригается в Новодевичьем монастыре, и дело с концом, — удивленно ответил Бельский.
— Слишком уже это близко, — вздохнул пан Ян, и, выпятив губу, проговорил: «Ну, подумаем».
Мэри, стоявшая на коленях перед большим, обитым парчой креслом, прервалась и, подняв глаза, сказала: «Государь, пожалуйста, я прошу вас, не трогайте Ксению Борисовну. Она еще нездорова, после того, как…, - женщина не закончила, и, почувствовав, как сильная рука наклоняет ее голову обратно, успела добавить: «Не надо, я прошу вас».
Дмитрий усмехнулся, и, повернувшись, посмотрев на обнаженную Ксению, что стояла в углу опочивальни, велел: «Так, глаз не отводи, смотри. Иди, ложись, на спину, и ноги раздвинь, должна помнить, — как. Он кивнул на огромную, с резными столбиками, кровать.
— Государь, — плечи девушки чуть задрожали. «Пожалуйста, мне больно…».
Дмитрий, холодно улыбаясь, заметил: «Ну, сие, царевна, пройдет, надо потерпеть. Впрочем, — он задумался, — не хочу омрачать ночь перед венчанием на царство, твоими рыданиями.
Марья Петровна, — он почти ласково погладил белокурые волосы, — нам поможет. А я пока полюбуюсь, — он отодвинулся и Мэри, непонимающе, спросила: «Что?».
Дмитрий рывком поднял ее с персидского ковра и толкнул в сторону кровати.
— Государь, — пробормотала Мэри, — я не…
Она почувствовала холодок клинка у шеи, и, встав на колени, опустила голову между разведенными в стороны ногами девушки.
— Вот так, — сказал Дмитрий, садясь в кресло. «Вот так, дорогая моя Марья Петровна».
Он вдруг услышал тихий стон, и заметил, как Ксения, подавшись вперед, прижимает к себе голову женщины.
Мэри почувствовала его дыхание прямо у своего уха: «Очень хорошо, Марья Петровна, — прошелестел голос Дмитрия. «Видите, царевне нравится, да и кому бы, не понравилось».
Он устроился сзади, и Мэри, ощутив его в себе, сдержав слезы, — протянула руку вверх.
Ксения нашла губами ее ладонь и так и не отрывалась — до конца.
Федор высунул голову из светелки и прислушался — предрассветная Москва была тихой, сумрачной, в деревьях, что росли у ручья, едва начали распеваться птицы.
— Южный ветер, как по заказу, — усмехнулся он, и, обернувшись, велел: «Так, собираемся».
— Может, вам-то не стоит, — сумрачно проговорил Шуйский. «Зачем рисковать?».
— А я на Красную площадь не пойду, — расхохотался Воронцов-Вельяминов, — не дурак же я.
Он развернул искусно вычерченный план города, и, окунув перо в чернильницу, поставил на нем точку.