— Хорошо, — мальчик облизнулся, — с пастой. И печенье, наверное, — прибавил он. Ребенок помолчал и вдруг спросил: «Папа, а почему ты чиновник?».
— Ну, — рассудительно заметил Франческо, — кому-то надо и в канцелярии сидеть, милый мой.
— Я бы хотел, — задумчиво сказал ребенок, — стать военным. Ну, или моряком. Чтобы у меня была шпага, как у гвардейцев Его Святейшества.
— Ну, посмотрим, — усмехнулся Франческо, и, на мгновение, закрыв глаза, подумал: «Все, после Рождества домой. Господи, неужели. Как раз этого Фокса с его сообщниками арестуют, я Джону еще в начале лета все их планы отправил, в ноябре же они Палату Лордов собрались взрывать? Да, в ноябре. А потом в Париже встречу нового человека, посидим с ним, и домой, под Оксфорд".
— Папа, а ты что улыбаешься? — удивленно спросил Алессандро.
Франческо принюхался и сказал: «Потому что даже здесь, — он кивнул на мраморную лестницу, что вела на второй этаж, в их комнаты, — пахнет едой. А я, дорогой мой сын, тоже не отказался бы от пасты».
— Сначала берите ведра, — велела Полли, что стояла на пороге. «И переоденьтесь потом, в опочивальне все чистое лежит, на кровати».
Уже совсем стемнело, когда Полли, войдя в спальню, наклонилась над столом, и, прижавшись подбородком к плечу Фрэнсиса, тихо спросила: «Что ты с ним на улице делал, он заснул за мгновение?».
Мужчина отложил перо, и, повернувшись, поцеловав ее в губы, ответил: «Сначала лодку взяли на Тибре, потом в мяч играли, потом он целую миску пасты съел. Мне тоже, дорогая моя, спать хочется».
Полли устроилась у мужа на коленях: «Донесения все готовы, остался только сеньор Вискайно, ну, это завтра вечером уже. Его бумаги у тебя?».
— Его бумаги у меня уже третий день лежат, — усмехнулся Фрэнсис, — надо же было узнать, какой дорогой он обычно ходит в свои комнаты, когда он туда возвращается, есть ли у него охрана… Теперь все готово, Чезаре завтра вечером будет на месте, со своими людьми, тебе останется только довести сеньора Себастьяна до той подворотни, дальше уж они сами».
— А он скажет? Ну, про то, где Белла? — озабоченно спросила Полли.
— Скажет, — тонкие губы мужа чуть улыбнулись. «У Чезаре все говорят. И про Беллу, и про планы короля Филиппа в Нижних Землях — все, что мы хотели, то и скажет. Печать мы у него заберем, — ограбление все-таки, образец его почерка у меня есть — все будет в порядке».
Фрэнсис вдохнул запах роз и шепнул жене на ухо: «Я тут подумал, и понял, что поспать я еще успею».
— Неужели? — темная бровь шевельнулась. «А если я принесу из кладовой одну из тех бутылок, что тебе из Орвието прислали?»
— Все равно не засну, — вздохнул Фрэнсис, прижавшись губами к смуглой шее, расшнуровывая шелковый корсет. «Но вина ты мне все равно налей, — он тихо рассмеялся, не отрываясь от темно-красного, сладкого соска. «И дверь запри».
Полли, подхватив юбки одной рукой, повернула ключ в высоких, золоченых дверях, и, поставив бутылку на стол, опустилась на колени, рассыпав вокруг мягкие волосы.
— Я смотрю, — в больших, черных глазах женщины загорелись золотистые искорки, — у тебя тут все уже готово, — она улыбнулась.
— А ты не смотри, дорогая моя, ты попробуй — Фрэнсис откинулся на спинку кресла и подумал:
«Полвека в этом году, ну, да ничего страшного, еще двоих или троих детей вырастить успею.
Господи, как же я ее люблю, Господи».
— Ну, все, — решительно сказал он, потом, усаживая Полли на стол, сбрасывая документы вниз, — теперь я. И корсет оставь, — велел он. Он увидел, как падают ее юбки, и наклонил голову, целуя ее туда, где все было жарким и покорным, чувствуя, как подается навстречу ему знакомое до последнего уголка тело.
Потом она подставила ему губы, повернув голову, и сказала, задыхаясь: «Сегодня можно».
— Я помню, — отозвался Фрэнсис сквозь зубы, не в силах оторваться от нее. Полли вонзила ногти в какую-то бумагу и, смяв ее — порвала в клочки.
— Надеюсь, — сказала она, наконец, — все еще стоя с раздвинутыми ногами, прижавшись щекой к столу, — это не было что-то важное.
Фрэнсис рассмеялся, не выпуская из рук ее груди. «Зная тебя, любовь моя, я на этом столе ничего важного не держу».
Потом Полли заснула, свернувшись в клубочек, держа его за руку, а Фрэнсис, и сам, зевая, придвинул ее поближе, и тоже задремал, слушая перезвон полуночных колоколов на церквях по соседству.
Утром он еще успел позаниматься с Алессандро латынью, и, спустившись на площадь, вдохнув теплый, утренний, пахнущий цветами ветер, быстро пошел к Ватикану.