— Ну конечно, — признался тот. «Какие они?»
— Очень хорошие, — ласково ответила Марфа, увертываясь от пустой телеги — рынок уже разъезжался. «Они Мирьям вырастили, ну, дочку доньи Эстер и брата моего покойного, сэра Стивена Кроу. Как вы к нам в усадьбу приедете, познакомишься с ней — она акушерка. И донья Эстер тоже — акушеркой была».
— Она меня читать научила, донья Эстер, — глядя куда-то вдаль, отозвался Хосе.
— Да, — рассмеялся Джованни, — я помню, ты сразу у меня Библию нашел и сказал: «Вот это я знаю!». И начал читать, и бойко как — три года тебе было, а будто — семилетний».
— Вот, — Марфа остановилась перед домом на Биверс-маркет, — тут они и живут. Я, наверное, первая пойду, вы подождите на улице. Все же они пожилые люди, нельзя так сразу, — она глубоко выдохнула, и, подобрав юбки, направилась к парадной двери.
Джованни проследил за ее изящной спиной и тихо сказал: «Господи, мальчик мой, чтобы мы все без этой женщины делали, а? И ведь смотри, шестой десяток ей — а в Новый Свет собралась».
— В дверь стучат, — донья Хана выглянула в гостиную.
Дон Исаак оторвался от почты и сказал: «Надо же, старший сын Фейге покойной, Исаак-Йехезкиель, главой ешивы стал, в Иерусалиме. Сколько ему лет-то, — старик посчитал на пальцах, — да, чуть за сорок. Ну, юноша еще. А это что такое? — он вытащил из конверта сложенные листы бумаги.
— Смотри, Хана, что Моше написал: «Папа, у нас в Антверпене стали издавать листок с новостями, посылаю вам экземпляр. «Шведская армия разбита поляками в битве при Кирхгольме» — прочитал старик.
— Ох уж эти поляки, — дон Исаак погладил бороду, — покоя от них нет, на Москву тоже отправились, как я слышал. Где это письмо от Мирьям было, ну, младшей дочери Фейге, а вот оно, — дон Исаак прищурился. «У нас говорят, что теперь Москва станет католической, ну да посмотрим. Дети все здоровы, старшая моя, Элишева, уже и обручена, семья хорошая, жених ее — сын раввина в Люблине. Хотелось бы еще девочку, конечно, все-таки седьмой мальчик прошлым годом родился, ну, уж как Господь даст в этот раз».
— В. Дверь. Стучат, — громко, раздельно повторила донья Хана.
— Я слышал, — удивился дон Исаак. «Я думал, ты открывать идешь».
Жена что-то пробормотала, — неразборчиво, — и прошла в переднюю.
— Миссис Марта! — обрадовалась женщина и тут же побледнела: «Что такое? Мирьям?
Случилось что?».
— Все в порядке, — ласково сказала Марфа. «Они в деревне, с миссис Тео. Мне вам рассказать надо кое-что, донья Хана».
— Вы проходите, — отступила донья Хана. «Дон Исаак в гостиной, почту читает, он сегодня с утра в порту был, из Амстердама целый пакет привезли. Он вам покажет, там и от детей Фейге письма, но все хорошо, все хорошо».
Марфа поздоровалась со стариком, и, присев, расправив складки платья, тихо проговорила:
«Вы тоже, донья Хана, — садитесь».
Женщина опустила глаза и увидела, как донья Хана, даже не думая, берет мужа за руку.
«Пятьдесят пять лет они вместе, — вспомнила Марфа. «Она же говорила мне — ей четырнадцать было, а дону Исааку — шестнадцать. И увидели они друг друга в первый раз за день до свадьбы. Господи, сейчас и не бывает так.
Марфа откашлялась и сказала: «Вы только не волнуйтесь, пожалуйста. Приехал ваш внук, сын Давида покойного, он там, на улице ждет. Хосе его зовут, ну, Иосиф».
В гостиной тикали настенные часы. Донья Хана побледнела и едва слышно проговорила: «У Эстер было дитя? Почему она…»
— Не у Эстер, — начала, было, Марфа, но тут дон Исаак внезапно поднялся и, пройдя в переднюю, обернувшись, заметил: «Я не понимаю, почему мой старший внук должен стоять на улице. Сейчас он сюда придет, а ты, Хана, накрывай, пока на стол».
— И вот он же всегда такой, — шепнула донья Хана Марфе, озираясь. «И отец его такой был, — они еще в Лиссабоне жили, мне Исаак рассказывал, — пришел однажды вечером и сказал жене: «Тут нам покоя не дадут, я все продал, что мог, собирай детей, едем куда-нибудь подальше». И уехали — за два дня».
— Пойдемте, — нежно сказала Марфа, — помогу вам, тарелки-то мне можно у вас на стол поставить, да?
Донья Хана потянулась, и, обняв женщину, несколько мгновений, просто постояла, — молча, прижимаясь щекой к ее щеке.
Мальчик проснулся рано и, зевнув, перевернувшись в кровати, посмотрел на голубое небо за окном. «Солнышко, — подумал он, — можно с папой на реку пойти».
Он потянулся, и, найдя деревянный пистолет, что ему выточил дядя, повертел его в руках.