Сэр Роберт, молча, налил себе еще водки.
— Вот что, — наконец, сказал он, — я его отцу покойному обещал царевича не бросать, я его и не брошу. Все же, Теодор, это законный царь, не шваль какая-то, без рода и племени, которая эту страну Его Святейшеству продать собирается — с потрохами. И Мэри царевну не оставит.
Федор положил руку на саблю. «Ну что я тебе могу сказать? — вздохнул мужчина. «Что я отсюда не уеду, пока тут все не успокоится, — это ты и сам знаешь, дорогой зять. А с царем поговори все же — если он решится, то и сестра с матерью за ним поедут. Пойдем, — Федор поднялся, — провожу тебе до Кремля, не след одному по Москве-то ночью ходить, особливо сейчас.
На дворе сэр Роберт поднял голову вверх и подумал: «Какие звезды-то крупные. Совсем как тогда, зимой, после венчания нашего с Мэри. Мы же охотились целый день, а потом в поместье вернулись, там камин уже горел. Она взяла бутылку вина, этак на меня посмотрела, улыбаясь, и легла — прямо на ковер. Господи, следующим годом десять лет как женаты, — а каждую ночь все равно, что в первый раз».
— Ты чего улыбаешься? — подозрительно спросил Федор, открывая ворота.
— Да так, — сэр Роберт рассмеялся, — сестру твою люблю очень.
— Ну, дорогой мой, это видно, — Федор похлопал его по плечу. «Смотри, какая ночь теплая — а ведь в конце мая еще и заморозки могут ударить».
— И, правда, — сэр Роберт на мгновение остановился, — будто в Стамбуле. Но ты, наверно, и не помнишь ничего?
— Какое там, — махнул рукой Федор, — матушка бежала оттуда, мне еще трех лет не было. Я только с Венеции начал помнить что-то, знаешь, как приехал туда — ходил и узнавал все вокруг, даже удивительно, я ведь совсем еще ребенком там жил. Хорошо, что Тео нашлась, — вдруг сказал мужчина, — я ведь, — он задумался, — больше двадцати лет ее не видел.
Матушке, знаешь, лучше, когда Тео при ней, — Федор усмехнулся, — спокойней как-то.
Мужчины, — высокий, широкоплечий, и маленький, легкий, — пошли к пустой, огромной Красной площади. Чернобородый человек, который стоял, прислонившись к стене монастыря Воздвижения Креста Господня, незаметно отделился от нее, и, чуть улыбнувшись, тихо сказал себе под нос: «Вот оно, значит, как. Рахман-эфенди тут. И пан Теодор тоже. Ну что ж, — Болотников едва слышно свистнул, — посмотрим, как оно дальше будет».
— Ты вот что, — велел он тому, кто появился из-за угла, — посади тут кого-нибудь, — ну юродивого, не мне тебя учить, — пусть за усадьбой присматривают. Если что, сразу к нам, на Яузу бегите, ну, ты знаешь, где мы там обретаемся.
Человек кивнул и Болотников, что-то насвистывая, положив руку на саблю, пошел вниз по Чертольской улице — к Москве-реке.
Федор проводил глазами зятя, что скрылся за низенькими дверями кремлевского крыльца, и вздохнул: «Ох, Марья, Марья, упряма ведь — ровно матушка. Уехала бы в Ярославль с дочкой, Роберту все легче было бы, да и мне тоже. Хотя, конечно, Ксению она защитит, тут бояться нечего».
Он прислонился виском к резному столбику крыльца и заставил себя не думать о Ксении.
«Да, — вспомнил Федор, — как раз Басманов тогда к самозванцу перебежал, я из-под Кром приехал. У царя мы тогда долго просидели, я уж и с ног валился. Шел на улицу, и опять ее увидел — там, у женской половины».
— Федор Петрович, — тихо, не поднимая головы, позвала девушка. «Ну, что приговорили вы?».
Мужчина помолчал и Ксения вдруг, торопливо, сказала: «Вы не думайте, меня батюшка вместе с братом воспитывал, я о делах государственных тоже знаю, вы скажите, пожалуйста, а то здесь, — она оглянулась и указала на дверь своих палат, — мы же сидим и не знаем ничего.
Он подошел ближе, — от Ксении пахло ладаном. «Правильно, — подумал Федор, — она же на богомолье была, а потом Годунов преставился».
— Приговорили, что не будем к нему посылать никого, из Думы Боярской, и что, кто присягает ему — те законного царя враги, — жестко ответил Федор.
Ксения вскинула голову и тихо проговорила: «Сие правильно, спасибо вам, Федор Петрович». Девушка помолчала и спросила: «Вы же, наверное, есть хотите, да, столько в седле были?».
— Да мы у государя потрапезовали, — он рассмеялся. «Вот спать хочу — это да, с ног прямо валюсь».
Ксения вдруг повернула бронзовую ручку двери и, открыв ее, сказала: «Вот и спите. Там, в светелке, вам никто мешать не будет, а одежду вашу я велю постирать и починить. А вы спите, пожалуйста».
— Да, — смешливо подумал Федор, — я тогда сутки, что ли, проспал. А когда проснулся — все было на сундуке сложено, чистое, и сухое, и обед рядом стоял — на подносе.