— А девочка у Мирьям славная родилась, — женщина взглянула на еще золотой лес вдоль дороги. «Да, вот тут мы и ехали, той зимой, когда Виллем меня с детьми в Дельфт вез. Надо же, война, сколько лет шла, — а ничего не изменилось».
Адмирал вдруг хмыкнул и легонько рассмеялся: «Интересно, теперь, наверное, так и будет всегда — северные провинции сами по себе, и южные — тоже. Как мы и хотели».
— Вы еще хотели всех католиков в море сбросить, — съязвила Марфа, указывая на шпиль церкви.
— Молодые были, — протянул Виллем, — горячие. Хотя, — он почесал в седой бороде, — жаль, конечно, мы все-таки один народ, на одном языке говорим.
Они проехали через деревню, и адмирал, спешившись у таверны, заглянув в раскрытые двери, спросил: «Месье Теодор у вас живет?»
Марфа, удерживая его лошадь, ласково усмехнулась: «Он только тут, дома, так говорит. По-деревенски. Вроде и французский, а все равно — другой язык. И в Амстердаме тоже — как начнет с Кардозо болтать, я и не поспеваю. Как это мне Джон покойный внушал: «Нет такого языка — голландский, это диалект немецкого. Слышал бы его Виллем — обиделся бы, наверняка».
— Тут, — адмирал легко поставил ее на землю и Марфа запротестовала: «Я бы и сама могла!»
— А мне, — Виллем сказал ей на ухо, — приятно. Они гулять пошли, к замку. Я велел, чтобы нам в комнату горячей воды принесли, с дороги помоемся, а вечером — ванна будет.
— Ванна, — Марфа испытующе посмотрела на мужа.
— И бургундское, у него, — Виллем кивнул на таверну, — хорошее есть. Испанское, тоже, но я велел его не подавать.
— Вот же упрямец, — нежно пробормотала себе под нос Марфа, отдавая лошадей слуге. Она посмотрела вслед мужу, и, вдруг нахмурилась.
Мирьям положила дочь в колыбель и сказала: «Да все в порядке, тетя. Месье Теодор замечательный, и жена его — тоже, и дети у них прекрасные, Стефан и Мария. Да с Элияху поговорите, он вам расскажет все, он же долго с ними на Москве жил».
— Поговорю, конечно, — Марфа взглянула на племянницу. Та приложила ладони к покрасневшим щекам и, отвернувшись, сказала: «Наклонилась, вот и кровь прилила. А Мария, дочка их, у Кардозо жить будет».
— Угу, — Марфа все смотрела на женщину, а потом, ласково взяв ее за руку, шепнула: «Ну что ты, милая. Все еще об Аврааме беспокоишься? Да Хосе в нем души не чает, лучшего отца и представить себе нельзя».
— Да, — рассеянно сказала Мирьям, — нельзя. Она поправила одеяльце на дочери и улыбнулась: «А Эстер тоже — легко родилась, ну да она в отца, — невысокая будет».
— Очень хорошенькая, — Марфа полюбовалась нежной, жемчужной кожей девочки, и длинными, черными ресничками. «И она толстенькая, три месяца ей, а как будто — полгода».
— Тетя…, - вдруг повернулась к ней Мирьям и Марфа увидела, как, на одно мгновение, наполнились слезами, заблестели большие, карие глаза.
— Что, милая? — нежно спросила женщина.
— Да так, — Мирьям опустила голову, — ничего. Скучаю по работе, вот и все.
— Ну, — Марфа поцеловала племянницу, — это же у тебя не в первый раз. Через год вернешься к своим пациенткам, тем более, раз моя внучка при тебе будет, — все легче. Пусть и за Эстер присматривает, когда надо, ничего страшного.
— Да, — Мирьям поправила, берет на голове. «Ну, пойдемте, тетя, пора и за стол уже».
Марфа проводила глазами стройную, в простом, шерстяном платье, спину и, обернувшись на спящую девочку, шепнула: «Да что с твоей мамой такое, а?»
— Смотри, — сказала Марфа тихо, когда они с мужем поднимались по выложенной старым, побитым камнем, крутой дороге к замку. «Виллем, смотри».
— Ты иди, — ласково сказал ей муж. «Иди, видишь, он там один. Потом сюда вернетесь. Побудь с сыном, Марта».
Он посмотрел на огромного, рыжеволосого, мужчину, что стоял к ним спиной, вскинув голову, рассматривая стены замка, и подумал: «А я ведь помню, как мы с ним наверх забирались. И в библиотеке сидели, я ему сказки рассказывал, о рыцарях. Господи, больше трех десятков лет прошло».
— Подержи, — Марфа сунула ему шляпу, и встряхнула сколотыми на затылке косами.
— Холодно же, — еще успел сказать адмирал, но она уже шла дальше — маленькая, стройная, в черном, коротком плаще, что развевался на легком ветру.
— Феденька, — сказала Марфа, остановившись сзади. «Феденька, сыночек, здравствуй».
Он обернулся и подумал: «Господи, она такая, же. Морщин только больше стало. Мама, мамочка моя».
— Матушка, — он все стоял, а потом, чуть слышно всхлипнув, повторил: «Матушка, милая моя».