— Соскучилась, — согласилась Лиза и вдруг, озорно, спросила: «А кузину-то мою можно увидеть будет, хоть издали? Я, матушка, обещаю — ни слова ей не скажу о том, что мы родственницы».
— Отчего же нельзя? — улыбнулась Марфа. «Михайло Данилович устроит».
— Вот и хорошо, — Лиза поерзала в кресле, и, поджав ноги, приникнув к матери — поцеловала ее в мягкую, пахнущую жасмином щеку.
Часть пятнадцатая
Париж, май 1614 года
В полураскрытые ставни была видна нежная, бледно-розовая заря. «Как птицы поют, — подумала Лиза. «Ну да, зимой их не было, а сады Тюильри тут совсем рядом, рукой подать».
— Бубны козыри, господа, — сказала она, перетасовав колоду, раздавая карты. «И это последняя партия, мне кажется, — она наклонила изящную голову, увенчанную сложной, перевитой жемчугами, прической, — что добрые крестьяне уже везут молоко на рынок».
— Мадам Изабелла, — сказал мужчина, что сидел рядом с ней, — вам был очень пошел крестьянский наряд. Так и представляю вас, где-то на зеленых холмах, пастушкой, среди стада овец, а где-то вдалеке журчит, переливается ручей.
— А вы, месье д’Юрфе, наверняка бродите рядом, играя на свирели, — съязвил кто-то из мужчин.
— Ах, месье, — улыбнулся его собеседник. «Вы же знаете, в «Астрее», я как раз пишу о пастухах и пастушках. И, если мадам Изабелла будет согласна — он поклонился, — я с удовольствием сделаю ее одной из героинь.
Женщина чуть рассмеялась: «Месье Оноре, вы окажете мне честь. А потом, — она подперла нежной рукой подбородок, — когда «Астрею» издадут, я рассчитываю на посвящение, — Лиза посмотрела в свои карты и добавила: «Ваш ход, месье Оноре. И кстати, — она подняла синие глаза, — я была бы не против, выпить молока, все-таки уже утро».
— Что совершенно не мешает насладиться еще одной бутылкой бургундского вина, — пробормотал кто-то из за столом и щелкнул пальцами. Слуга неслышно отделился от стены, и Лиза, прикрыв свой бокал рукой, лукаво усмехнулась: «Нет, нет, я же сказала — молоко».
— Хотите, — неслышно сказал ей на ухо д’Юрфе, — я провожу вас домой и по дороге зайдем на рынок, мадам Изабелла? За молоком, — он улыбнулся.
— Меня провожает месье де Лу, — ответила Лиза, и, выложив свои карты, поднявшись, — мужчины тут же встали, — весело сказала: «Ну, господа, хоть мы играли на интерес, но победа всегда приятна. Желаю вам хорошо отдохнуть, — она вышла в распахнутые, раззолоченные двери, и кто-то спросил, смотря на д’Юрфе: «Месье Оноре, вы видели ее мужа?»
— Какого еще мужа? — непонимающе спросил писатель, не отрывая глаз от увешанного шпалерами коридора. Женщина шла, чуть покачивая станом, шурша пышными, шелковыми, темно-синими юбками. «Боже, какая спина, — подумал он. «В жизни не поверишь, что она младше королевы всего на год. Та, несмотря на всех своих врачей, — все равно толстуха, а эта…, Господи, и я ведь, кажется, ей нравлюсь. Ну, по крайней мере, она хотя бы не отталкивает меня, как других».
Он сел, и выпив залпом сразу полбокала вина, встряхнув темноволосой, чуть седеющей головой, повторил: «Что еще за, муж?»
— Ах, месье Оноре, — усмехнулся кто-то из придворных, — вы простите, что мы разбиваем ваши надежды. Но мадам Изабелла замужем, ее муж, месье Теодор, архитектор, он как раз днями приехал из Нижних Земель. Меня ему представил месье де Броссе, ну, тот, что будет возводить новый дворец для ее Величества. Месье Теодор ему помогает».
— Но это пока, — добавил кто-то из мужчин, собирая разбросанные по столу карты. «Месье де Лу говорил мне, что скоро отправится вместе с этим месье Теодором в Польшу, там у них какие-то семейные дела, по наследству».
— Она же полька, да, — вспомнил д’Юрфе, — она мне рассказывала об этом их городе, Кракове.
— Ну, так, — он подставил бокал слуге и кивнул: «Наливайте, наливайте», — тогда ее муж мне совершенно не помешает, господа. Раз мадам Изабелла опять остается одна.
— Милый мой Оноре, — вздохнул кто-то из мужчин, — вот вы писатель, вы же знаете о таком герое — Геркулесе?
— Ну конечно, — ответил д’Юрфе, — а при, чем тут греческий герой?
— А при, том, — рассмеялся придворный, тасуя карты, — что если бы Геркулес был сейчас жив, он бы не устоял и мгновения против этого месье Теодора. Такие люди на арене в Риме выступали, во времена цезарей, у него кулак больше, чем ваша голова. Я бы, — мужчина поднял бровь, — не рисковал.